Мария в поисках кита. Виктория Платова

был о тебе высокого мнения. Чрезвычайно высокого.

      – Не иначе как умаслить меня хочешь, друг мой Маноло? Чтобы я изменил свое мнение о сраном шведишке…

      – Я вовсе не прошу тебя изменить мнение о нем. Просто говорю: он нужен мне. Он и его прибор. Иначе никак не понять, что хочет сказать девушка. Которая выбрала меня. Тебе, наверное, неприятно все это слышать…

      – Да я просто в бешенстве!

      – А его адрес у тебя не сохранился?

      – Не сохранился. К чему мне его адрес?

      – Он давал его тебе, я знаю. Вырвал лист из ежедневника и написал адрес на нем. И выразился в том смысле, что если случится что-нибудь интересное…

      – У нас вот уже три года случается что-нибудь интересное. Каждую зиму. Только знать об этом какому-то сраному шведишке вовсе не обязательно. И никому не обязательно. Это тайна, будь она неладна! Наша с тобой тайна. Я уже язык сбил, втолковывая тебе про нее. Но ты, я смотрю, не хочешь униматься.

      – Дело не во мне, Анхель-Эусебио! Ты мой единственный друг, и я всегда был за тебя. И хранил тайну.

      – А теперь? Ты больше не собираешься хранить тайну?

      – Нет-нет, что ты! От меня не то что человек, кошка ничего не узнает!

      – Тогда какого черта всплыл этот засранец Морайя?!

      – Он дал тебе адрес…

      – Я им давно задницу подтер, адресом! Сказано тебе – нету его, нету!

      – Есть.

      – Заткнись! По-хорошему тебя прошу, Маноло!..

      – Успокойся, пожалуйста, успокойся! Если уж на то пошло – не одному тебе он оставил листок из ежедневника…

      – Вот как? Кому же еще?

      – Мне.

      – Ах, ты… Сукин ты сын, Маноло!.. Ты еще худший засранец, чем плешивый Морайя! Убить тебя мало, сукина сына! Еще и комедию ломал…

      – Успокойся, пожалуйста, успокойся!

      – Хорошо. Я успокоился. Видишь – успокоился. Держу себя в руках. Ты… ты написал ему?

      – В общем – да.

      – И что же ты написал?

      – Ничего особенного. Ничего о мертвых девушках, если это тебя интересует. Ни слова о нашей тайне. Маноло совсем не такой дурак, каким его хотят представить.

      – Я и не говорил, что ты дурак.

      – Говорил. Говорил, что голова у меня некрепкая, что она – как худое ведро… А я всего лишь сообщил, что у нас появилось кое-что интересное. Появились киты. И что киты эти поют совершенно особенные песни… Это ведь не очень далеко от истины?

      – Совсем недалеко, друг мой Маноло. Если ты именно так видишь истину.

      – Слышу. Я только слышу ее, Анхель-Эусебио. Но не могу понять. Потому-то мне и нужен Морайя. Морайя и его чудесный прибор. Прости, что не сказал тебе раньше.

      – Я не сержусь. Если бы мне самому приспичило послать весточку шведскому чудиле, вряд ли я сочинил бы лучше.

      – Ты вправду так думаешь?

      – Конечно. При условии, что ты написал не про сучек, а про китов. Про их песни. Но если ты слил информацию о том, что произошло на самом деле… То должен понимать – огребем мы за нашу самодеятельность по полной. Сгнием в тюряге, как какие-нибудь убийцы.

      – Мы