Дневник моего исчезновения. Камилла Гребе

здесь. То же произошло и с текстильной индустрией и сталелитейным производством. Рабочие места исчезли, а мы остались.

      – А что стало с людьми, которые работали на этих фабриках?

      – Им пришлось туго. Бабушка и дедушка были детьми во время Великой депрессии, они рассказывали ужасные истории. С трудом верится, что это правда. Несколько лет они питались одной рыбой и пекли хлеб из коры. В Урмберге мало пахотной земли, и с уходом производства никакой работы не осталось. Большинство уехали отсюда. Но их семья не хотела покидать свой дом – их единственную собственность.

      – Вот как, – вздыхает Сванте и поворачивается, чтобы идти дальше.

      – Из Урмберга люди только уезжают, никто не переселяется сюда.

      Сванте оборачивается, встречается со мной взглядом и утирает нос рукавицей.

      – А как же беженцы? Новоприезжие? – интересуется он. – Может, с их появлением Урмберг снова расцветет.

      – Ты серьезно? Куча арабов посреди леса. Это не может хорошо кончиться. Они же понятия не имеют, что это за места.

      – Но им же помогут? – возражает он. – Выучить язык, найти работу.

      Я не отвечаю, потому что он прав. Им дают всю ту помощь, которой Урмберг никогда не получал. Никто и пальцем не пошевелил, когда производство закрылось и деревня начала вымирать.

      Когда мы, коренные жители этих мест, переживали трудные времена, никто не пришел к нам на помощь. Но такое нельзя произносить вслух. Особенно если работаешь полицейским и представляешь доброе и справедливое общественное устройство.

      Попрощавшись со Сванте, я иду через лес к машине. Уже стемнело, и мне не по себе. Я знала, что поисковая операция будет сложной, но все равно надеялась, что они что-то найдут. Что угодно: варежку, старый чек, коробку от снюса – любое доказательство того, что Ханне с Петером были здесь.

      Но все, что тут есть, – это лес. И река с ее скользкими глинистыми берегами, текущая между деревьями.

      Почти достигнув шоссе, я слышу какой-то звук. Словно кто-то позади меня наступил на ветку. Я резко оборачиваюсь, включаю фонарик и направляю его луч в темноту. Но все, что я вижу в свете фонарика, – это огромные ели и заросшие кусты.

      Я продолжаю путь, но ускоряю шаг.

      Снег начинает идти сильнее.

      Крупные хлопья кружатся в свете фонарика. Я думаю, что фонарик этот – слабое утешение, потому что за пределом его скромного ареала царит непроглядная тьма. Зато меня видно не хуже любого маяка.

      Лес начинает редеть, дорога уже близко, но снова мое внимание привлекает какой-то звук. Это похоже на то, как кто-то тащит что-то тяжелое по камням.

      Я стремительно оборачиваюсь и направляю фонарик на звук, но ничего не видно. Снег отражает свет. Выключаю фонарик, моргаю и жду, когда глаза привыкнут к темноте.

      Постепенно проступают контуры деревьев.

      Это не косуля, не заблудившийся коллега, никто за мной не идет, но все равно я чувствую, что там, в лесу, кто-то есть.

      Кто-то или что-то.

      – Эй! – кричу я. – Кто там?

      Нет ответа. Все, что я слышу, – это мое собственное учащенное дыхание.

      Я снова