Кровь на Дону. Александр Тамоников

не на чем соболезновать. Пил муженек без меры, на улице, почитай, каждый день валялся, казаки под вечер заносили в хату, а толку с того? Да и не мог он дать мне желанного.

      – А пошто не мог-то? Из-за вина?

      – Если бы! Сама бы поила, коли давал бы нужное бабе. «Достоинство» имел малое. Нет, для других, может, и нормальное, а для меня малое.

      – А у меня, Лидуха, другая забота, я на всей Москве не могу найти подходящую бабу из-за того, что велико «достоинство».

      – Да ты что! На всей Москве?

      – Ну, есть, вернее, были две бабы, но что это за жизнь, когда противно с ними. То беда, Лидуха.

      – Моя хата вторая справа, зайдешь? Пива налью, медовухи, а хочешь чего покрепче имеется, – предложила Лидуха.

      – Да не можно нам.

      – Ну, тогда пирогом с уткой угощу.

      Горбун уже все понял, осмотрелся – на улице, как ни странно, никого.

      – А пойдем. Тока ненадолго.

      – Тебя-то как звать?

      – Осипом зови.

      – Как получится, Осип.

      В ее глазах уже вовсю полыхал похотливый огонь. Как, впрочем, и у Горбуна. Они прошли во двор покосившейся хаты, зашли в сени. Там Осип оставил бадьи, поставил коромысло к стене. А Лидуха тут же схватила его за рубаху и потащила в светлицу. Оттуда без разговоров в махонькую опочивальню. Скинула одежду с себя, с него.

      – Не могу боле. Быстрей, Осип, быстрей!

      И они завалились на кровать…

      Атаман с воеводой дружины и сотником закончили роспись наряда, определились с запасом провизии, еще раз просмотрели маршрут выдвижения, обозначив дневные стоянки, перешли к обсуждению порядка выдвижения к Галурмаку и Карачуку обоза с охранным десятком, как появился помощник атамана:

      – Дозволь войти, Михайло Тимофеевич?

      – Что случилось, Макар?

      – Да непонятное на хате Лидухи Зимовцевой происходит.

      – Что значит непонятное?

      – Она же одна живет, так? Господь муженька прибрал, детишек не дал. У нее всегда спокойно было, а ныне соседка пришла, говорит, крики из ее хаты доносятся. Да такие, что на улице слышны.

      – И чего она орет? – удивился атаман.

      – Так не ведаю.

      – Проверить надо было.

      – Без твоего разрешения то не можно. Порядок есть порядок. Жизнь казаков вольная, никто окромя атамана вмешиваться не может, да и то по нужде великой.

      – Это так. Ладно, – вздохнул атаман и взглянул на Савельева, сотника: – Засиделись мы, други, не пройтись ли? Поглядеть, с чего это Лидуха белугой воет?

      Порешили пойти.

      До хаты дошли быстро. Около ворот много народу, и соседи, и те, кто без дела.

      Атаман распахнул калитку и прошел к крыльцу.

      Дверь в сени была открыта, и они с князем зашли в горницу.

      Услышав раздававшиеся из опочивальни крики, Савельев вздохнул:

      – Кажется, я ведаю, что тут происходит.

      – И чего? – спросил сотник.

      – Любовь.

      – Чего? – удивился атаман.

      – Любовь, говорю, – повторил князь и взглянул на атамана: – Пошто вдова в станице одна до сих пор живет?

      – Так