Тот самый яр…. Вениамин Колыхалов

зовут.

      Оглядел широким раскидом хитреньких глаз кузню, попытался гайку стырить.

      – Положи на место, она без резьбы.

      – Дык на грузло пойдёт, – невозмутимо отчеканил парнишонок, ковыряя грязным пальнем в приплюснутой ноздре.

      Деревенского полудурка наградили прилипчивой кличкой Оскал. Щерился часто, выставляя напоказ кривые зубёнки.

      – Дык, пойдёшь в конторь?

      – Не успели колхоз сгоношить – конторой обзавелись, – отворчался Никодим. – Скажи преду – придёт, мол, кузнец вечером. Сейчас работой завален.

      Второй раз послали за упрямцем. Рассыльный принёс записку, нацарапанную на берёсте химическим карандашом. После того, как недоумок высморкался в серую бумажную записку, ему стали царапать артельные писульки на клочках берёсты. Попробовал Оскал выжать мокреть из носа – ноздрю расцарапал.

      Прочитал насупленный кузнец ультимат – берестинку в огонь швырнул. Обрадованный горн за два жевка слопал белую пищу.

      После обеда заявился Сам. Остановился у проёма двери, поманил кузнечных дел мастера пальцем, согнутым в вопрос. Проорал, заглушая цокающий говор молотка:

      – Выходь! Разговор есть.

      Невозмутимо доковав зуб бороны, Никодим бросил его в кадушку. Мутная вода отозвалась злым шипением.

      Однодеревенец Селивёрстов не подавал руки новоиспеченному артельному верховоду. Пару лет назад в листобойную пору прихватил Никодим неказистого мужичонку у слопца, поставленного на брусничнике. Вытащил глухаря, принялся вновь настораживать ловушку. Уличённый в краже, стал заикасто оправдываться: «Соббирался теббе глухаря отнести… ррыси достался бы…»

      Чутьё добычливого охотника никогда не подводило. Шел и сквозь таёжную дебрину видел краснобрового красавца под тяжёлым бревном. Он-то не опоздает, не даст обхитрить рыси. Верил Никодим коренным охотникам-остякам: не раз уличали хитреца, выпадающего из штанов, в таёжном крохоборстве. Учили по-свойски: в бражном хмелю голой задницей на муравейник садили, держали за плечи потрошителя ловушек.

      Вот кто нынче приказы пишет, в конторь вызывает.

      Кузнец перешагнул порожек, плечистой фигурой весь дверной проём затмил. От такого росляка свет белый поубавился.

      – Н-ну! – встав в начальственную позу, просипел Сам.

      – Сани гну.

      – Как с властью разговариваешь?!

      – Кто власть – ты? Пуп от хохота развяжется.

      – Душком единоличника всю деревню окурил.

      – Мой душок артельную вонь не перешибёт.

      – За такие словечки прижмём тебе хвостище. У меня в органах свояк служит. Шепну ему – кузнице рукой помашешь.

      – Не кукарекай! И в органах жрать хотят, к деревне на прокорм набиваются. Был недавно в Колпашино. Сытые-холёные служаки у комендатуры шныряют. У каждого ремень через пузень.

      – Не минуешь обчего хозяйства. Сам позабочусь.

      – Земле и то не всё равно, под чей плуг ложиться. Человеку надо долго мозговать, под чьей властью в борозду переть… Не клони