Тот самый яр…. Вениамин Колыхалов

подруг даже тогда, когда они сокращали её растянутое имя до Пра. Нравится откусывать от вкусного пирога по кусочку – на здоровье. В ней кипела русско-остяцкая кровь, пузырилась весёлость. Её премировывали платками, гребёнками, марлевым пологом, иглицей для вязания сетей. Получит в трудовую награду пятёрочку смятую – не обойдет сторонкой «завинную» лавку «Центроспирта». Соберёт подружек в старой хибаре – песни шире Оби разливаются.

      – Раз живём, ведьмы мои хорошие. Чего вялыми карасями по юности плыть… Айда на танцы. Сегодня гармонист Тимур ради меня припрётся.

      – Праска, да мы же весь клуб рыбьим жиром обвоняем.

      – Пусть нюхают трудовой душок. Сами не одним обским духом питаются. Я на вас флакон одеколона вылью.

      – А сама?

      – Горжусь запахом засольни… Кому влюбиться – не будет тело шмонать. Есть чутьё – нюхом меховой клад найдёт.

      Разбитной Прасковье интересно наблюдать за растерянными засольщицами. Пёрышки чистить принялись. Разгорячённые вином в клуб засобирались. Поправляли волосы. Одёргивали платья, блузки. Заглядывали в тусклое надтреснутое зеркало над оловянным умывальником.

      – Давай декалон, рыбий дух перешибём.

      Улыбистой девахе не трудно отговорить товарок.

      – Ведьмы, отбой! Выворачивайте карманы. С миру по рублику – невинной лавке доход.

      Удивлённые подруги таращат глаза, не верят подруге.

      Не наскребли капиталу на очередную бутылочку.

      Пляшут хитринки в карих раскосых глазах Праски. На ладони пузатенький флакон с зеленоватой огненной жидкостью.

      – Знаете, почему одеколон тройным называется?

      – Неа.

      – Его запрещается единолично пить. На троих, пятерых – не возбраняется… И то. Чего шкуру ублажать, если кишки наодеколонить можно.

      Ведьмарки давятся смехом, не принимают на веру гладенькие словечки завлекухи. Слышали: догадливые нарымцы не брезгуют ароматными градусами. «Тройник», «шипрец» у них на почётном горловом счету.

      – Пра, неуж внутрь одеколонилась?

      – Глупый вопросец. Разведи с водой до молочного цвета, опусти чесночину и через соломину высоси напиточек. Для заедки вяленый чебак сгодится.

      Ликбез по «тройнику» закончился хайластыми песнями.

      Северная неотступная ночь по цвету разведённого одеколона. Налипла на окна нарымская бель. Тьма с ватой расправится не скоро.

      В избушке Саиспаева не дымокурит. Комарья залётного набралось – горстями лови. На окнах, на стенах, на потолке кровососы упитанные. Захмелели от молодой кровушки, не шевелятся.

      Тимуровскую голосистую гармошку услыхала первой чуткая Праска.

      – Девоньки, танцы сами плывут к нам. Слышите?

      Напрягают слух подруги – не улавливают музыку. Трудливые ходики в простенке мелко дробят заоконную тишь.

      – Тетери, неужели гармонь уловить не можете?

      – Надо родиться со слухом рыси, – ответила за всех весовщица Сонечка, застенчивая барышня с целомудренным взглядом, пухлыми пунцовыми