Стальная акула. Немецкая субмарина и ее команда в годы войны. 1939-1945. Вольфганг Отт

к нему лишь некоторое время спустя.

      Вскоре в матросский кубрик пришел старший квартирмейстер. Питт, унтер-офицер судовой полиции, сделал доклад по всей форме. Старший квартирмейстер объяснил свое появление тем, что один из кочегаров сообщил ему, что матросы убивают друг друга.

      – Это гнусная ложь, – заявил Питт. – Вы же сами прекрасно видите, что все мы живы.

      – Да уж, зрелище не из приятных, – констатировал квартирмейстер.

      – Ничего страшного не произошло, – возразил Питт, – мы просто утрясали кое-какие разногласия. Я требую, чтобы вы назвали мне имя этого кочегара.

      Чтобы придать веса своим словам, он вытянулся по стойке «смирно». Так он и стоял, требуя информации от старшего по званию, вдохновляясь мыслью о том, что защищает своих товарищей, и свято веря в то, что кочегар совершил по отношению к ним величайшую несправедливость.

      – Я не знаю его имени, – ответил старший квартирмейстер.

      – А как он выглядел?

      Старший квартирмейстер посмотрел на Питта, затем перевел взгляд на матросов, покачал головой, повернулся и стал подниматься по трапу на палубу. На полпути он остановился, снова покачал головой и со смешком произнес:

      – Разбирайтесь сами.

      – Что он хотел этим сказать? – спросил Питт, когда старший квартирмейстер ушел.

      Тайхман, Мекель и Остербур отправились в старшинский кубрик, и один из старшин, окончивший ускоренные медицинские курсы, занялся ими. Он забыл то немногое, что знал, подумал Тайхман, увидев, что горе-лекарь делает с Мекелем. Но старшина с радостью выполнял свою работу. Зашивая Тайхману бровь, он делал много лишних стежков и порой попадал иглой не в то место, куда нужно, восклицая при этом: «Опля!» Тайхман молча страдал, пока не увидел, что в иглу не вставлена нитка. Все пришлось начать сызнова. «Медик» был в основательном подпитии, и Тайхман очень обрадовался, когда тот сказал ему, что порез под глазом зашивать не нужно.

      После этого матросы вернулись к прерванному ужину. Пива оставалось еще много, несмотря на боевые действия Фёгеле. Правда, оно уже порядком нагрелось, но никогда еще теплое пиво не казалось им таким вкусным. Остербур, который из-за своей шатающейся челюсти не мог пить из горлышка, пил из кружки – стаканов на борту не было. Мекелю тоже было трудно справляться со своим пивом. Старшина забинтовал ему голову целиком, оставив только небольшое отверстие для рта. Хейне расширил его с помощью ножниц, после чего тот уже мог пить нормально. Раненым досталось по две дополнительные бутылки. По предложению Мекеля, Фёгеле дали еще три бутылки – за храбрость во время его первой потасовки на борту их корабля. Пиво быстро ударило Фёгеле в голову, и он тут же улегся спать. Питт нанес Бюлову визит вежливости и пообещал, что сам лично проследит, чтобы ему ставили холодные компрессы всю ночь.

      – Приятель, – сказал ему Бюлов, – как только поправлюсь, тут же сойду на берег, чтобы проверить, работает эта штука или нет. Вы, мерзавцы, лишили моряка единственного