Стальная акула. Немецкая субмарина и ее команда в годы войны. 1939-1945. Вольфганг Отт

в нужном месте.

      – Сомневаюсь, что это сработает, – заметил Штолленберг.

      – Я сделаю все, чтобы расстаться с этим проклятым селедочным корытом.

      Отец Хейне жил в своем доме на Бланкенезе. Табличка на садовых воротах гласила: «Профессор Фридрих Хейне».

      – У тебя грязь под ногтями, – сказал Штолленберг.

      – Ты прав, черт побери, но мне даже ножом не удалось выковырять из-под них деготь, – вздохнул Тайхман и спрятал руки в карманы брюк.

      – А я свои ногти отмыл бензином, – поделился опытом Штолленберг. – И неплохо бы тебе надеть свежую рубашку. На этой не хватает пуговицы.

      – Оставь его в покое, – вмешался Хейне. – Все это ерунда.

      – Надень мой галстук, и он закроет место, где не хватает пуговицы.

      Тайхман надел галстук Штолленберга.

      – А ты?

      – Я надену спортивную рубашку.

      – Тебе очень идет.

      Они прошли через сад. Дверь открыла девушка.

      – Это Молли, – сказал Хейне. – Ее настоящее имя – Мария Хольцнер. Но я зову ее Молли, потому что она такая миленькая и мягонькая. Поцелуй ее, она сделана из…

      – Ну что вы, господин Хейне…

      – Да не выпендривайся ты!

      Молли рассмеялась:

      – Мама мне всегда говорила, чтобы я надевала жестяные трусики, когда поблизости появляются моряки.

      – А у нас есть открывашка, – сказал Штолленберг и покраснел, когда Молли взглянула на него.

      Хейне прошел в кабинет отца, а они остались ждать в небольшой гостиной. Тайхман рухнул в кресло и уставился на портреты Гинденбурга, Лютера и Тирпица. Лютер висел между двумя вояками. Затем он передвинул кресло к аквариуму в углу комнаты и заговорил с рыбами. Он сунул палец в воду и смеялся, когда рыбки на него наталкивались.

      – Чего это ты тут плещешься? – спросил Штолленберг.

      – Меня это забавляет, да и рыбкам нравится. Они тут дохнут со скуки. А сейчас, друзья мои, мы устроим вам маленький шторм, и вы узнаете, что идет война.

      – Эдак ты всех рыб на пол выплеснешь.

      Отец Хейне был сама вежливость. Тайхман почувствовал, какие тонкие у него пальцы, когда пожимал ему руку. Он заметил, что профессор на полголовы ниже сына. У него были коротко стриженные, с проседью светлые волосы, небольшой нос со слегка вздернутым кончиком и светло-голубые слезящиеся глаза. Он производил впечатление скромного, можно даже сказать, робкого человека. Тайхман взглянул на Герда Хейне с его длинными черными волосами и крупным орлиным носом и удивился, как у этого невзрачного мужчины мог родиться такой сын.

      – Рад познакомиться с друзьями Рейнгольда. Вы как раз поспели к ужину.

      Тайхману пришлось прикусить губу; он не знал, что у Герда было второе имя, и ему подумалось, что профессор мог бы выбрать для своего единственного сына не такое смешное имя. Штолленберг оживленно болтал с профессором, словно они были закадычными карточными партнерами, и, говоря о Герде, называл его Рейнгольдом. Век живи, век учись, подумал Тайхман.

      Перед ужином прочитали молитву; Тайхман