Слишком много щупалец. Дмитрий Казаков

и принесли по бокалу немецкого пива.

      – Неплохо, – сказал я, сделав глоток. – Но чешское лучше. Кстати, – тут я решил расставить точки над «i», – барышня, а не слишком ли вы молоды для всех этих дел? Сколько вам было лет, когда Шта… ту контору, где вы служите, официально разогнали? Два? Три?

      Она улыбнулась, да так, как улыбался своим жертвам Гестапо-Мюллер перед тем, как отправить их в концлагерь. Врать не буду, я испытал легкое беспокойство – с этой валькирии станется достать пистолет и укокошить меня прямо тут.

      – Это к делу не относится, – отрезала Ангелика. – Доедайте, платите и пойдем ко мне, начнем работать.

      Концлагерь пока откладывался.

      Номер у белокурой бестии оказался размерами как оба наших, с огромным «траходромом», картиной на стене, изображающей папу Иоанна Павла Второго, и рабочим столом.

      Я приволок ноутбук, и мы вместе полюбовались фотками лысого дедугана, теми, что сделал Антон, и старыми, раздобытыми где-то шефом – нечеткими, смазанными, плохого качества.

      – Вот эту распечатаем, – сказала Ангелика, выбрав ту, где лицо Джавана Сингха (или как там его зовут на самом деле?) было видно особенно хорошо. – Давайте, я скопирую ее себе…

      Ноут у нее оказался примерно такой же, как и у меня. Барышня скопировала файл, отослала его по электронной почте, и через пять минут в дверь номера постучали. Посыльный отеля притащил конверт, в котором обнаружились две отличного качества распечатки выбранной фотографии.

      – Держите, – Ангелика вручила конверт мне. – Сейчас я свяжусь с группой поддержки…

      Она достала сотовый, с кем-то соединилась и затараторила по-немецки.

      Английский я понимаю отлично, неплохо объясняюсь по-испански, но вот из языка Гете и Бисмарка знаю лишь отдельные слова, в основном ругательства. Поэтому мне оставалось только слушать приятный голосок белокурой шпионки и надеяться, что она не сдает нас со всеми потрохами местному КГБ.

      – Можно выходить, – сказала Ангелика, убрав трубку от ушка.

      – С вами – куда угодно! – воскликнул Бартоломью, за последние полчаса не сказавший ни слова.

      Я подумал, не врезать ли ему в челюсть для вразумления, но решил пока подождать. Есть надежда, что наш влюбчивый худред, ставший фотокором, придет в себя самостоятельно.

      О том, что нужно прихватить «Никон», мне пришлось ему напомнить.

      Выбравшись из отеля, мы двинулись в сторону городского центра, туда, где над домами поднимался стоящий на холме замок Вавель – нечто вроде польского Кремля, исторический пуп страны. Миновали Планты, бульварное кольцо, барбакан, прозванный острыми на язык краковянами «кастрюлей», и через ворота в огрызке крепостной стены прошли на Флорианскую улицу – местный Арбат.

      Тут, в толпе гуляющего народа, Антон несколько ожил, принялся вертеть головой и щелкать «лейкой».

      – Ай-яй-яй! – воскликнул он, когда не такая уж длинная улица закончилась и мы оказались на Марьяцкой площади.

      Открылась красноватая громада одноименного костела с двумя