Слишком много щупалец. Дмитрий Казаков

И разговариваю с тобой по прямой линии Ад – Москва. Шеф на месте?

      – Ну да, да.

      – Скажи ему, что я сейчас буду. Пусть никуда не уходит.

      «Владыкино» и «Пражская» – это одна линия, серая, хотя и разные ее концы, и с первой на вторую попасть куда проще и быстрее на метро, чем на машине.

      – Да, хорошо, понял. Ждем.

      Я сунул телефон в карман и отправился к входу на станцию.

      Двое ментов, скучавших неподалеку от эскалатора, посмотрели на меня подозрительно, но останавливать не стали. А я спустился на платформу, забежал в вагон и плюхнулся на сиденье.

      Выбравшись из подземки на «Пражской», я наткнулся на хмурого Аркадия.

      – Велено домчать тебя пулей, – сообщил он.

      – Да тут пятьсот метров! – удивился я.

      – Шеф приказал.

      Ну, если так, то деваться некуда.

      Эти полкилометра мы преодолели со скоростью баллистической ракеты, ну а лифт, тащившийся на седьмой этаж, подстегнуть не удалось. Выйдя из него, я уперся в нервно улыбавшегося Антона.

      – Рад видеть, что ты цел, Пат! – выпалил он, пыша сочувствием и энтузиазмом. – Пошли! Шеф ждет! Приказал, чтобы немедленно! Он даже этого позвал, эскулапа своего узкоглазого!

      Наш Бартоломью – парень добрый и искренний, но порой шумноватый.

      – Оп-па, – только и выдавил я.

      «Эскулапом» у нас именовали личного врача Арнольда Тарасовича, маленького то ли китайца, то ли корейца по имени то ли Хан, то ли Чан. Периодически шеф решал, что кто-то из нас нуждается во врачебной помощи, и вызывал этого типа в редакцию. Ну а тот при помощи иголок, курительных палочек и собственных пальцев творил чудеса, несовместимые с научной картиной мира.

      Я сам видел, как он за пару минут вылечил Борю Герца, нашего рекламщика, от сильнейшей простуды. Хрусть, щелк, и Герц, только что загибавшийся, помчался на рабочее место.

      Появление эскулапа означало, что шеф всерьез обеспокоен моим здоровьем.

      Мы пересекли приемную, в честь субботы лишенную Танечки, и без стука вошли в кабинет.

      – Раздевайся! – приказал растекшийся в кресле шеф. – Пока Чен (ага, все же Чен!) тебя посмотрит, ты будешь рассказывать. Что, кто, куда, как и зачем – с малейшими подробностями.

      Когда он начинает выражаться таким образом, остается только безропотно повиноваться.

      Так что моя рубаха оказалась на спинке стула, узкоглазый Чен, похожий на Будду в белом костюме-тройке, принялся исследовать мой торс, а я приступил к изложению событий вчерашнего вечера и сегодняшнего утра. Пару раз пришлось прерваться на недовольное кряхтение – когда эскулап добрался до особо болезненных синяков на ребрах, – но с грехом пополам я рассказ закончил.

      – Ясно, – сказал шеф и посмотрел на Чена. – Что?

      – Ушибы, – ответил тот шелестящим тонким голосом. – Его били очень аккуратно, почти вежливо.

      – Так, так, – Арнольд Тарасович побарабанил пальцами по подлокотнику кресла и внезапно преобразился. Сонные обычно глазки засверкали, движения стали резкими, лицо сделалось свирепым.

      Он,