Выход 493. Дмитрий Матяш

ткани со свисающими лоскутами белой бахромы по бокам и широкий черный пояс, несколько раз обмотавший талию. Выше – голый торс, какие-то разноцветные повязки на руках и шее, татуировки с мудреными узорами на груди и правом плече.

      Андрея при виде этого полунагого человека передернуло, словно он нюхнул нашатыря. В тоннеле, конечно, было не настолько холодно, чтобы надевать бушлат, но снять с себя китель и майку он отказался бы даже под угрозой расстрела.

      – Здоров, Бешеный, – безо всякой радости в голосе ответил Стахов, свесившись своим массивным телом с гнезда. – Ты что за собачье кодло притащил? Патронов, может, пожалел? Или мне решил подарок преподнести?

      – Да что вы, Илья Никитич, – развел руками названный Бешеным чудак, – какие подарки? У нас патроны закончились еще часа два назад. Обстреливали этих гадов, пока все запасы не истратили.

      – Обстреливали? – скептически сощурив правый глаз, переспросил Стахов. – Зачем? На «Монстра» вашего кидались небось?

      – Все вы, Илья Никитич, не верите. Все считаете, что мы за ваш счет отдуться хотим. Думаете, мне в радость пускать эту гадость в шлюз? Да была бы возможность, я своими руками их передушил бы. Всех. Они же, гниды, нам прохода не дают. Вон с Почтовой площади еле ноги унесли. И то, твари, со всех сторон обкладывают! Так хитрят, сучары!

      – Ладно, ладно, своими руками он… – отмахнулся Стахов и вытащил из кармана еще одну аккуратно склеенную самокрутку. – Ты лучше скажи, что на Почтовой делал-то, вас ведь вроде как на тот берег отправляли.

      С другой стороны машины открылась пассажирская дверь, и над кабиной показалась крупная лысая башка. Лицо у этого типа было отнюдь не таким открытым и дружелюбным, как у Бешеного, а черные, хитро прищуренные глаза свидетельствовали о том, что личность это неординарная, опасная, не терпящая развязности и задушевных бесед, а также не привыкшая отчитываться перед вояками. На его голове не было ирокеза, как у напарника, но и быть ему там, даже при всем желании, негде – шов на шве, шрам на шраме, будто кожу на череп сшили из неровных лоскутов ткани телесного цвета. А жилистая шея и мощная трапеция, выглядывающая из-под расстегнутого защитного костюма, красноречиво намекали, что обращаться с этой одиозной личностью рекомендуется очень деликатно, а лучше вообще не донимать лишними расспросами – чтоб потом себе дороже не оказалось.

      Впрочем, вся показная мощь и дерзость были ориентированы на солдатню, на Стахова же, не привыкшего лебезить ни перед кем, эти понты уже не распространялись.

      Звали этого человека Тюремщик.

      Никто и не помнил уже, как он, безотцовщина, не потомок ни олигарха, ни политика, ни, на худой конец, звезды эстрады, оказался в Укрытии. И уж только единицы знали о том, что он начиная еще с двенадцатого года жизни имел серьезные проблемы с законом, стоял на учете в детской комнате милиции, а в тот день вообще направлялся в колонию для несовершеннолетних. Лишь по воле слепого случая вместо тюремной клетки