В донесениях не сообщалось... Жизнь и смерть солдата Великой Отечественной. 1941–1945. Сергей Михеенков

и еще одна деревня, которую проходили. Название больно забавное – Шопино. К утру вышли к Острову. Начали переправу через Протву. Распрягли лошадей, начали пилить сосны и вязать плот. В стороне Кременок и Троицкого все грохотало и вспыхивало. Там шел бой.

      Дальше я с ними не пошел. То, о чем они меня попросили, я все выполнил. Политрук и командиры были довольны, что вышли к фронту, что в дороге нигде не попали под обстрел, что никого не потеряли. Они оставили мне вещевой мешок с продуктами и комплектом солдатского белья. И дали мне лошадь. Назад я ехал другой дорогой – через Барятино и Сугоново. До своего Бабаева пробирался три дня. В деревни не заходил, боялся: попадусь немцам, отнимут лошадь.

      А на фронт я попал после того, как нас освободили и годы мои подошли.

      – Сидели в окопе под Ржевом. Немец нас к тому времени отрезал от фронта. Несколько дивизий 39-й армии. Он нас уже добивал. Ни связи, ни взаимодействия. Отбивались как могли. Ни сухарей у нас, ни патронов.

      Мне и восемнадцати еще не было. Боец один, минометчик, спрашивает меня: «А ты, сынок, откуда родом?» – «Из Юхнова», – говорю. «Ох, парень, так это же совсем недалеко отсюда!» А после нагнулся ко мне, чтобы другие не слышали, и говорит: «Я б на твоем месте… когда стемнеет… Кто тут теперь тебя хватится? Пропал и пропал…» И толкает меня в бок. «Беги, – говорит, – дурачок. Мы, старики, свое пожили. А ты – беги. Может, дойдешь. Вот мамка рада будет!»

      Мамка-то, может, и обрадовалась бы, когда бы увидела, что я вернулся живой и здоровый. Но я вспомнил, как отец меня на фронт провожал, как в огороде учил меня штыком и прикладом действовать. Взял из подпечья ухват и повел меня на зады. Отец-то в Первую мировую с германцем воевал. Боялся, что нас, необученных, на фронт погонят. Так оно и вышло. Вспомнил я, какие он мне слова при этом говорил и какие потом, напоследок, когда нас из Юхнова повезли в запасной полк… Нет, думаю, приду, что ж я ему скажу? Вот, мол, я, тятя, винтовку бросил, товарищей, позицию врагу оставил…

      А ведь и жить охота.

      Замутилась моя голова.

      Ушел тот минометчик. Другой боец мне и говорит: «Не слухай его, сынок. Там, в тылу, заградзаставы везде. Далеко не уйдешь, а им в руки только попади… Не ходи. Дорога там тебе не до дома, а до первой березки».

      Сижу я в окопе, головой к стенке прислонился, плачу. А немец уже начал мины кидать. Хрясь да хрясь! Осколки кругом так и стригут. Народ весь сразу попрятался. Тот-то моих слез никто и не увидел.

      А после – вышли. Вывел нас из окружения пожилой комиссар. У него карта была, компас. Он знал направление на выход. Сказал: «Ребята, только слушайтесь меня. Я вас выведу». И правда, вывел.

      – В апреле нам выдали сапоги. До этого, уже по воде, ходили в валенках.

      И вот нам дают задание взять языка. А дело было под Баскаковкой Всходского района Смоленской области.

      Пошли. В группе шестеро. Шли по компасу. Чтобы не потерять ориентира и не вернуться к своим. Всю ночь проходили, нигде нам удачи не было. Промокли насквозь.

      Вышли на вырубку, присели