Белый Волк. Александр Мазин

сон, матушка? – спросил Свартхёвди, откладывая на время недогрызенное свинячье ребрышко.

      – Я же сказала – плохой, – с легким раздражением ответила Рунгерд.

      – И что теперь?

      Дочь Ормульфа Полудатчанина пожала плечами.

      – Ты можешь отвести беду? – в лоб спросил Медвежонок.

      – Ты хочешь, чтобы я, хозяйка, оставила гостей и отправилась ворожить? Прямо сейчас? Это неприлично.

      – Почему же? Я тоже хозяин, и я никуда не уйду. Не думаю, что кто-то найдет повод для обиды!

      При этом покрытая рыжей щетиной нижняя челюсть Медвежонка очень характерно выдвинулась вперед.

      Гости (даже Рысье Ухо с сынулей) тут же бурно выразили свою солидарность с позицией Свартхёвди. Ссориться с Медвежонком никому не хотелось.

      Девка из рабынь помогла Рунгерд обуться, подала шубку. Я поспешно оделся. Надо же! Плохой сон… Наверняка соврала. А если – нет?

      Мнительный я стал, однако…

      Выходя, Рунгерд прихватила со стола кость с остатками мяса, поманила одного из песиков.

      Тот нехотя (жрачки и в доме хватало) потрусил за нами.

      Через пятнадцать минут (снегу навалило – надо было лыжи взять) мы добрались до ведьмовской лаборатории.

      Рунгерд бросила кость на снег, скомандовала псу: «Вагт!» (Сторожить!) – и откинула дверной полог.

      Ах-ха! Первый раз традиционно (у нас уже появились традиции!) наспех. Не раздеваясь, быстрей– быстрей! Прекрасная вдовушка пала пышной грудью на стол, дернула шнурок, отпуская штанишки из мягкой синей шерсти, всхлипнула:

      – Скорей! Не медли!

      Я и не медлил. Запрокинул подол шубки, платье. Какой вид! Воистину вот она, воплощенная женственность! Широкие, белые, округлые… Ах, как она задрожала, почувствовав мою руку!

      – Ну же! – Какой у нее чудесный, возбуждающий голос. – Быст… О-о-о!

      И вцепилась зубами в мех, то рыча, то всхлипывая, выгибаясь и содрогаясь, толчками, мне навстречу.

      Я ухватил правой рукой сразу обе косы, потянул, запрокидывая ее голову, левой рукой – снизу, за горячий живот, повыше мокрой густой (интимные стрижки здесь не приняты) поросли, и погнал ее, вскрикивающую, стонущую, задыхающуюся, вверх, к той вершине, где небо опрокидывается на землю.

      Не скажу, что эта скачка продолжалась долго. Но взобрались мы высоко. Так высоко, что я тоже рычал и хрипел, а косы-поводья дергались в моих руках, как живые… Только местному богу Фрейру известно, как мне удалось не свернуть шею моей страстной возлюбленной.

      Воздух в колдовской лаборатории был ненамного теплее, чем снаружи (градусов под десять мороза), но, когда мы в обнимку повалились, нет, рухнули на широкую лавку, нам было чертовски жарко. Надышали, должно быть. Ха-ха!

      Впрочем, для викингов холод – ерунда. И женщины у них такие же. Я не викинг, но замерзнуть рядом с раскаленной печкой… Шутите!

      Я ласкал груди Рунгерд, чувствуя, как она вздрагивает, слышал ее учащенное дыхание… Но медлил, потому что (вот я какой хитрец!) собирался задать вопрос и услышать на него правдивый