Одержимая. Марина и Сергей Дяченко

глаза к небу. Высоко над ней вырисовывался на фоне сиреневого марева темный край крыши.

* * *

      – Что теперь делать? – Ирина стояла, глядя на свой телефон. На шкале аккумулятора осталось последнее деление: еще немного, и трубка разрядится.

      – Молиться, – сказал демон, и от звука его голоса у Ирины волосы поднялись дыбом. – Отходную читать. Я тебе еще утром сказал, что она покончит с собой! Я тебя заранее предупредил, дрянь! Что ты сделала, чтобы ее удержать?!

      Под его напором Ирина ощетинилась – из последних сил:

      – Что я сделала?! Да я весь день только и делала! Я только что не на руках ее носила! Она маленькая, что ли? Если греха не боится, и никого ей не жалко, так пусть и прыгает!

      Демон шагнул вперед – и вдруг навис над Ириной, безжалостный и страшный:

      – А тебе кого-то жалко? Что ты знаешь о жизни и смерти, плесень? Что ты знаешь о самоубийцах? Когда ничего не привязывает к жизни, только боль, только и ждешь, чтобы это скорее закончилось?!

      Ирина оступилась. Попятилась. Прижалась спиной к фонарному столбу; люди вокруг принимали ее за сумасшедшую.

      – Ничто не привязывает, – пробормотала Ирина.

      И вдруг с силой ударила себя по израненному лбу; демон тут был ни при чем.

* * *

      Катя нерешительно поднялась на чужой чердак. Здесь было относительно чисто и просторно, пахло пылью и влагой, пахло ветром большого города. Рабочие делали свое дело, торопились, подсвечивая фонарями, и если и покосились на Катю, то сразу же о ней забыли.

      Она выглядела, как приличная девушка. Как спокойная, уверенная в себе, обеспеченная, нормальная девушка, которой захотелось посмотреть, как справляются рабочие на крыше, и правильно ли установлена тарелка…

      Она отошла в тень. На крыше было таинственно, как в детстве, лесом стояли антенны, большие и малые. Рабочие торопились, матерились, водили лучами фонарей; Катя отошла, скрылась за кирпичной башенкой, растворилась – как будто никогда ее здесь и не было.

* * *

      Пытаясь остановить машину, Ирина выскочила далеко на проезжую часть. Кто-то обругал ее, опустив стекло. Кто-то взвизгнул тормозами…

      Наконец, остановились потрепанные «Жигули».

      На часах у водителя была половина двенадцатого.

* * *

      Катя никогда не боялась высоты. Сейчас это пришлось как нельзя кстати.

      Она стояла почти на самом краю, любуясь городом. Любуясь острыми огнями, далекими и близкими. Цветными и белыми. Все происходило само собой; так и нужно. Так легко; сбросить боль, как ношу. Выключиться, как испорченный прибор. Ничего нет, ничего нет, пустота…

* * *

      Ирина бежала через двор, задыхаясь, кашляя, держась за сердце.

* * *

      Вдруг защемил, задергался телефон. Она забыла о нем. После длинной бесполезной атаки он затих, а теперь снова вибрировал в кармане куртки, надсадно, как второе сердце. И в пустоте, в безвременье и безмыслии, поглотившем Катю, это движение – и этот звук – показались вдруг важными.

      Отсрочка? Минута, две?

      Она вытащила телефон; не глядя, кто звонит, нажала кнопку:

      – Алло.

      И вдруг услышала.

* * *

      Она