Марш обреченных. Валерий Рощин

слишком быстро хватился беглеца контролер.

      Во-вторых, с трудом верится в то, что, узнав о побеге, начальство колонии с той же умопомрачительной скоростью организовало погоню и выставило перехваты даже на проселочных дорогах. Откуда взялась такая прозорливость? Отчего извечно неповоротливые чиновники вдруг проявили расторопность? Откуда, наконец, столько отмобилизованных сотрудников и транспортных средств?

      Вопросов много. Ответов – ни одного.

      …В последний раз качнувшись на кочке, грузовик останавливается, снаружи звякает замок. Нас ослепляет ворвавшееся внутрь будки яркое летнее солнце. Но ненадолго – бугаи заставляют спрыгнуть вниз и, пригнув обоим головы, ведут под руки по обширному замусоренному двору. Боковым зрением замечаю серые бетонные корпуса, похожие на заводские. На территории повсюду разбросаны рельсы, шпалы, остовы полуразрушенных механизмов, бурыми пятнами разбавляющие пыльную зелень бурьяна.

      С тягучим скрипом открывается металлическая створка ворот. Толчок в спину; цементный пол огромного цеха; настораживающая тишина.

      Десяток ступеней вверх по куцым ступеням лестницы; двадцать шагов по узкому внутреннему балкончику и поворот в длинный коридор. Слева и справа бесконечные двери.

      Это бывшие мастерские или заводоуправление.

      – Лицом к стене! – раздается команда в конце коридора. И Супрун беззвучно вздыхает, узнавая жаргон сотрудников охраны следственного изолятора.

      Я послушно поворачиваюсь, и пока один из провожатых ворочает ключом в замке, изучаю пятна облупившейся масляной краски, сквозь которые проглядывает штукатурка, а местами и кирпичная кладка.

      – Пошел! – снова толкают в спину.

      Один коридор сменяется другим – темным и с сильным запахом застарелой плесени. Сбоку и сзади вспыхивают лампы фонарей…

      «А вот это уже интересно!» – недоумеваю, когда приятеля закрывают в одной темной келье, а меня ведут дальше и водворяют в другую.

      Слабый свет пробивается в щель между дверью и косяком. Осторожно исследую помещение: четыре шага в ширину и шесть в длину; глухие бетонные стены. На полу пыль и мусор. А вокруг противный кисловатый запах и жуткое безмолвие…

* * *

      Ровно сутки мы сидим взаперти в разных клетушках, приспособленных под камеры. Сидим в темноте, без воды и кормежки и к тому же с наручниками на запястьях.

      На следующий день в келью входят молчаливые крепкие ребята и минут десять обрабатывают меня, со знанием дела нанося болезненные удары по суставам и внутренним органам. Стиснув зубы, стараюсь терпеть, лишь изредка выдавливая стоны. Похожие звуки доносятся из коридора – оттуда, где пребывает Илья.

      Часом позже под потолком зажигается лампочка, распахивается дверь, и в келью заходят истязатели в компании седовласого мужика в темном штатском костюме. Тот задает несколько вопросов, касающихся моего знакомства с сотрудниками ФСБ. Вопросы недвусмысленно намекают на Баркова и на запланированную им операцию.

      Прикидываюсь