Стихотворения. Юрий Поликарпович Кузнецов

пруду.

      Сколько можно молчать! Может, хватит?

      Я хотел бы туда повернуть,

      Где стоит твое белое платье,

      Как вода по высокую грудь.

      Я хвачусь среди замершей ночи

      Старой дружбы, сознанья и сил,

      И любви, раздувающей ноздри,

      У которой бессмертья просил.

      С ненавидящей, тяжкой любовью

      Я гляжу, обернувшись назад.

      Защищаешься слабой ладонью:

      – Не целуй. Мои губы болят.

      Что ж, прощай! Мы в толпе затерялись.

      Снилось мне, только сны не сбылись.

      Телефоны мои надорвались,

      Почтальоны вчистую спились.

      Я вчера пил весь день за здоровье,

      За румяные щеки любви.

      На кого опустились в дороге

      Перелетные руки твои?

      Что за жизнь – не пойму и не знаю.

      И гадаю, что будет потом.

      Где ты, господи!.. Я погибаю

      Над ее пожелтевшим письмом.

1967

      * * *

      Ниоткуда, как шорох мышиный,

      Я заскребся в родимом краю.

      Я счастливый, как пыль за машиной,

      И небритый, как русский в раю.

      – Где ты был? – она тихо подсядет,

      Осторожную руку склоня.

      Но рука, перед тем как погладить,

      Задрожит, не узнает меня.

1967

      Кольцо

      Вспомни старый трамвай! Среди лязга и пыли

      Он летел по кольцу – колесо в колесо.

      Ты сходил, он сходил, вы куда-то сходили,

      Вы трамвайной судьбы размыкали кольцо.

      Вы клубились по жизни, теряя друг друга,

      Рты и души кривила вам ярость борьбы.

      Но остался один, не сорвавшийся с круга,

      Не постигший разогнутых линий судьбы.

      Каждый день, каждый час вы сменяли друг

                      друга.

      Вот твоя остановка. Приехал, вставай!

      Показалось, что не было жизни вне круга,

      Человеку, водившему этот трамвай.

      Показалось, что в мире всегда он пребудет,

      Этот замкнутый круг, этот бег без конца.

      Но трамвай изломался, стал пылью. А люди

      И не знали о том человеке кольца.

      Между тем говорили, что каждое утро

      Где-то в городе кружится некий старик.

      Остановится, пальцем поманит – как будто

      Что-то хочет сказать, изо рта только скрип.

      И нелепым волчком он упал среди улиц,

      Притворился ли мертвым иль кончил свой век?

      Но его башмаки на ногах шевельнулись,

      Поднялись и продолжили прерванный бег.

      Башмаки! В эту чушь ни один не поверил.

      Самый храбрый слегка изменился в лице.

      Башмаки? Подтащил башмаки и примерил

      И пошел против воли метаться в кольце.

      Ты кричала, любовь! Он тебя не услышал.

      Неизменному другу не подал руки.

      Растворился, исчез, но из круга не вышел.

      И продолжили дьявольский бег башмаки.

1968

      Очки Заксенгаузена

      В бывшем лагере смерти лежит и поныне

      Облетевшая груда