Танец меча. Дмитрий Емец

Сокольниках прокладывали новые дорожки. В окно «Приюта валькирий» видна была куча серебристого строительного песка. Чтобы ее не размыло дождями, кучу покрыли черным полиэтиленом, похожим на лежащего человека. Вчера вечером, когда Ирке стало совсем тоскливо, она прямо из окна прыгнула на кучу и долго лежала, а полиэтилен шуршал от ветра.

      Сейчас у залитой дождем черной горы сидела мокрая дворняга и, подняв морду, вслушивалась в тучи – именно вслушивалась, потому что увидеть что-то было нереально.

      Ирке неприятно было смотреть на эту собаку, потому что рядом с ней трудно ощущать себя несчастной. Слишком бросается в глаза, насколько человек меньше терпит, чем самое последнее животное. В десятки раз меньше переносит. В сотни раз больше имеет. А насколько тревожнее, ропотливее.

      – Сгинь отсюда! – крикнула Ирка в окно.

      Собака сразу вскочила и вильнула хвостом. Ирка поняла, чего она ждала.

      – Антигон! Тут к тебе пришли! – позвала она.

      Кикимор взгромоздился на подоконник. В руках у него было причудливое орудие, изготовленное из подставки для телескопа, куска пластиковой водосточной трубы, выпрошенной у Корнелия доски эдемского дерева и конфискованных у суккуба подтяжек.

      – Тэк… чуточку правее… ниже… ага… в самый раз! – бубнил Антигон.

      Приложился к трубе, проверил прицел и, оттянув подтяжки, отпустил их. Рядом с собакой в землю врезался апельсин и запрыгал к беговой дорожке. Потом еще один, и еще. Апельсиновый град продолжался секунд десять. Антигон прыгал у водосточной трубы, пытаясь его остановить.

      Скулящая собака, сшибленная с лап апельсином, скрылась за деревьями.

      – Ты чего? – спросила Ирка.

      – Не знаю, гадская хозяйка! Вчера там сосиски были! Вечно они в своем супермаркете все переставляют! Найду, кто это делает: насмерть защекочу! – оправдываясь, заявил Антигон.

      В его неудачах постоянно виноват оказывался кто-то другой.

      Ирка дернула дверцу шкафа, и оттуда на нее шагнул человек. Она заслонилась руками. Человек тоже испугался: дернулся и заслонился. Зеркало! Ирка нервно засмеялась, хотела остановиться, но не смогла. Смех перешел в рыдания. У нее началась истерика.

      Потом встала и подошла к зеркалу. Лицо, вынырнувшее в стекле, показалось ей незнакомым. Большелобое, некрасивое, с маленьким упрямым подбородком. На Ирку оно смотрело враждебно, с подозрением. Глаза – красные, уставшие от чтения. Глубоко несчастный человек, окопавшийся в своем внутреннем пространстве. В сущности, право быть любимым – главное право каждого человека. А она никому, совсем никому не нужна! И никогда не будет нужна!

      Мысли двигались цепочкой, тоскливые, безрадостные, давящие. Шуршащие, как ползущая по фольге кобра, они становились все громче, все отчетливее.

      – Убей себя! Хуже все равно не будет! Хватит терпеть – убей! – услышала Ирка голос, который был, скорее всего, ее собственным.

      Валькирия-одиночка вздрогнула. Подошла к окну. На миг ей показалось, что там, на аллее, стоит Багров и смотрит на