Танец меча. Дмитрий Емец

Катя учится с ним в полиграфе, – объяснил Меф с улыбкой.

      – Это та, которая у него маечку взяла постирать? У, змеища, издали подбиралась! – буркнул Чимоданов.

      Даф молча показала пальцем на обои, на которых фломастером было выведено:

      Сказав гадость о ком-то, ты сказал ее о себе.

      – Светлая пропаганда! – проворчал Чимоданов. – А мне по барабану! Все равно змеища!

      Евгеша довольно заулыбался. Для него Катя была настоящим сокровищем. Наконец-то Мошкин всегда знал чего хотеть и имел кучу готовых мнений.

      С этой же Катей, кстати, связана была занятная история. Мошкин рассказывал ее так:

      «Еду в институт и вижу по дороге парня в зеленой куртке с оранжевыми карманами и желтыми рукавами. Натурально попугай, да? Я смотрю и думаю: неужели найдется еще хоть один придурок, который эту куртку купит? Потом пришел, а Катя встречает меня в такой же куртке!»

      «Постой, – осторожно спросила Дафна, – а твоя осенняя куртка… ну в которой ты вчера приходил… она разве не…?»

      – Так это она и есть. Катя мне ее передарила. Она ей велика оказалась, – ответил Мошкин с робкой улыбкой.

      Когда мальчик Петя Чимоданов съел все, что имелось в кастрюльке, они с Мефом стали вспоминать про вчерашний дождь и спорить, кто больше намокает: человек, который идет под дождем, или человек, который бежит. Меф утверждал, что который бежит, потому что он еще и грудью капли сшибает. «Зато он меньше времени под дождем проводит!» – напирал Чимоданов.

      Мошкин не вмешивался. Он только вспоминал, как шагал вчера по огромной луже, в которую превратилась 2-я Хуторская улица, останавливался и спрашивал: «Когда ты совсем мокрый, дождя можно уже не бояться? Да?»

      Пока они препирались, соскучившаяся Дафна пела Депресняку колыбельную: «Спи моя гадость, усни!» Бывали случаи, когда Чимоданов и Меф спорили о какой-нибудь ерунде часа по два, и Даф, зевая, отправлялась спать, оставив их выяснять, сохранится ли человеческая культура, если пять мужчин и пять женщин попадут на необитаемую планету, не имея даже гвоздя и шариковой ручки, или не сохранится.

      – Подчеркиваю! Имей в виду! – наконец сказал утомленный Чимоданов.

      Горло у него сипело от многократного повторения одного и того же.

      – Да имел я тебя в виду! – отвечал Меф, под глазами у которого голубели подковы.

      Он посмотрел на часы и со стоном встал, чтобы собираться в универ.

      – А я тогда посплю часик на твоей кровати! Вечером тренировка! – сказал Мошкин, обрушиваясь на диван Мефа. Диван всхлипнул всеми пружинами.

* * *

      Вернувшись из университета, Меф обнаружил у входа в общежитие мотоцикл Эссиорха, прикрученный цепью к выносной рекламе магазина «Продукты». Возле мотоцикла на корточках сидел обросший бородой озеленитель в шлепках и ногтем большого пальца ковырял цепь там, где с нее содралась краска.

      – Здравствуй, аксакал! Твой мотоцикл? – спросил Меф.

      Озеленитель не растерялся.

      – Тут парковать нельзя! Слюшай, да! – сказал он,