Дети капитана Гранта. Жюль Верн

по-испански.

      – Он?

      – Да, он! Уж не изучили ли вы случайно другой язык, приняв его…

      Мак-Наббс не успел договорить.

      – О! – возмущенно прервал его ученый, пожимая плечами, и довольно сухо сказал: – Вы слишком много позволяете себе.

      – Но чем же объяснить, что вы его не понимаете? – ответил Мак-Наббс.

      – Не понимаю я потому, что этот туземец плохо говорит! – ответил, начиная раздражаться, географ.

      – Так вы считаете, что он плохо говорит, только потому, что вы его не понимаете? – спокойно спросил майор.

      – Послушайте, Мак-Наббс, – вмешался Гленарван, – ваше предположение невероятно. Как ни рассеян наш друг Паганель, но не настолько, чтобы изучить один язык вместо другого.

      – Тогда, дорогой Эдуард, или лучше вы, почтенный Паганель, объясните мне: что здесь происходит?

      – Мне нечего объяснять: я констатирую, – ответил географ. – Вот книга, которой я ежедневно пользуюсь для преодоления трудностей испанского языка. Посмотрите на нее, майор, и вы увидите, что я не ввожу вас в заблуждение!

      С этими словами Паганель начал рыться в своих многочисленных карманах и через несколько минут вытащил весьма потрепанный томик, который и подал с уверенным видом майору. Тот взял книжку и посмотрел на нее.

      – Что это за произведение? – спросил он.

      – Это «Лузиады», – ответил Паганель, – великолепная героическая поэма, которая…

      – «Лузиады»? – воскликнул Гленарван.

      – Да, друг мой, ни более ни менее как «Лузиады» великого Камоэнса!

      – Камоэнса? – повторил Гленарван. – Но, бедный друг мой, ведь Камоэнс – португалец! Вы в течение последних шести недель изучаете португальский язык!..

      – Камоэнс… «Лузиады»… Португальский… – вот все, что мог пролепетать Паганель.

      У него потемнело в глазах, а в ушах загремел гомерический хохот обступивших его спутников.

      Патагонец и бровью не повел. Он терпеливо ждал объяснения того, что происходило на его глазах и было ему совершенно непонятно.

      – Ах я безумец, сумасшедший! – воскликнул наконец Паганель. – Вот оно что! Значит, в самом деле! Это не шутка! И я мог… я! Да ведь это вавилонское смешение языков! Ах, друзья мои, друзья! Подумайте только: отправиться в Индию и очутиться в Чили, учить испанский язык, а говорить на португальском!.. Нет, это уж слишком! Если так пойдет и дальше, то в один прекрасный день я, вместо того чтобы выбросить в окно сигару, выброшусь сам.

      Видя, как Паганель относится к своему злоключению, как переживает он свою комическую неудачу, нельзя было не смеяться. Впрочем, он первый подал пример.

      – Смейтесь, друзья мои, смейтесь от души! – повторял он. – Поверьте мне, что всех больше буду смеяться над собой я сам! – И, говоря это, он захохотал так, как, должно быть, не хохотал никогда ни один ученый в мире.

      – Шутки шутками, но мы остались без переводчика, – сказал майор.

      – О, не отчаивайтесь, – отозвался Паганель, – португальский и испанский языки до того похожи, что, как видите, я смог даже перепутать их, но зато это же сходство поможет мне быстро исправить свою ошибку, и в недалеком будущем я смогу поблагодарить этого достойного