Пока смерть не обручит нас 2. Ульяна Павловна Соболева

ответила, глядя ей в глаза и видя, что она не верит своим ушам.

      – Ты в своем уме? Ты понимаешь, от чего отказываешься?

      – Я в своем уме и понимаю, от чего отказываюсь.

      От мягкости не осталось и следа, и глаза герцогини загорелись такой же ненавистью, какой горели при наших предыдущих встречах.

      – Надеешься стать кем-то большим, чем подстилка? Надеешься завлечь его тем, что у тебя между ног?

      Наступая на меня, скривив лицо в гневной гримасе.

      – У него таких сотни. Я привыкла считать его шлюх, особенно считать их трупы!

      Еще один нож под ребра, и я с трудом держу удар, с трудом стою на ногах. И перед глазами та записка… в темнице с проклятиями.

      – Он потрахается с тобой еще раз десять, ну двадцать, если очень повезет, и найдёт себе другую игрушку. А ты…ты будешь валяться на дне реки с камнем на шее. А родишь – отберет твоего сына и отдаст мне. Мне! Понимаешь? И я буду его ненавидеть. Я буду желать ему смерти, как и тебе! А если родится девочка, она будет проклята, как и все мы. Я отдам ее замуж за жирного, старого, жестокого борова, чтоб она всю свою жизнь жалела о том, что родилась на свет, и проклинала ту, кто ее родил! И только я буду согревать постель Моргана до самой смерти. Только я буду сидеть рядом, только я буду называться его женой. Меня он будет любить… а тебя просто иметь.

      – А ты каждую его шлюху отправляешь прочь с мешком золота и провожатыми? Или я удостоилась особой чести?

      Выпалила ей в лицо, сжимая кулаки. Потому что права она. Потому что для Моргана Ламберта я никто. Потому что, если бы я могла родить, моих детей ждала именно такая участь.

      – По-разному. Скажем так – тебе пока повезло.

      Прозвучало угрожающе, но я ее не боялась. Сейчас ее образ для меня сливался с образом Алины, которая восседала на столе у Миши и кокетливо кусала губы. И здесь, и там он предпочел ЕЕ. И здесь, и там мне хотелось свернуть ей шею.

      – Я никуда не побегу. Моя участь не хуже твоей. Я не знаю, что лучше – валяться на дне реки или каждый раз смотреть, как тебе предпочитают другую. Снова и снова. Выбирают не тебя.

      – Побежишь! – надвинулась на меня сжимая хлыст. – А не побежишь – сдохнешь!

      Замахнулась, и я в ужасе услышала оглушительное ржание, Агнес обернулась, и Азазель, ставший на дыбы, собрался обрушиться на нее копытами.

      Я бросилась к коню. Хватая за поводья и оттягивая назад.

      – Тшшш, тихо, мой хороший. Успокойся. Никто не кричит. Тшшш… тихо. Никто никого не ударит.

      – Азазель! – взвизгнула герцогиня. – Ко мне! Иди ко мне! Немедленно!

      Но конь тыкался мордой мне в лицо и, фыркая, терся о мою щеку. Узнал. Защитил. От благодарности защемило сердце, и я прислонилась головой к мощной шее коня.

      – Ко мне, я сказала!

      Приблизилась еще на шаг, размахивая хлыстом, и конь, пронзительно заржав, не дал ей подойти ни на шаг, став между мной и ею, перебирая стройными ногами и всем своим видом выражая явную агрессию, направленную на герцогиню.

      – Проклятая тварь! Ты еще об этом пожалеешь!

      – Он