Яр. Повесть. Сергей Есенин

чем мерить лопатки-то, – заговорил Филипп, – да угости пришляка тепленьким.

      – А есть разве?

      – Есть.

      Ваньчок подполз к Кареву и вынул бутыль.

      – Валяй прям из горлышка.

      * * *

      Тушу взвалили на салазки и закрепили тяжем.

      Ваньчок, растянувшись, спал у куста и бредил о приданом.

      – Волков я тоже думаю взвалить.

      – А где они?

      – Недалече.

      В протычинах взвенивал коловшийся под валенками лед.

      Филипп взял матерого вожака, а Карев закинул за спину веснянку. С лещуги с посвистом поднялись глухари и кольцом упали в осинник.

      – Пугаются, – крякнул Филипп и скинул ношу на салазки.

      Крученый тяж повернулся концом под грядку.

      – Эй, вставай, – крикнул он над ухом Ваньчка и потянул его за обвеянный холодом рукав.

      – Не встану, – кричал Ваньчок и, ежась, подбирал под себя опустившиеся лыками ноги.

      Ветер тропыхал корявый можжевельник и сыпал обдернутой мшаниной в потянутые изморосью промоины. В небе туманно повис черемуховый цвет и поблекший месяц нырял за косогором расколовшейся половинкой.

      Филипп и Карев взяли подцепки, и полозья заскрипели по катнику. Щеки горели, за шеями таял засыпанный снег и колол растянутые плечи холодом. Под валенками, как ржаной помол, хрустел мягкий нанос; на салазках верхом на медведе, укрывши голову под молодую волчиху, качался уснувший Ваньчок.

      Глава 2

      Анисим Карев загадал женить сына Костю на золовке своей племянницы. Парню щелкнул двадцать шестой год, дома не хватало батрачки, да и жена Анисима жаловалась на то, что ей одной скучно и довериться некому.

      На Преображенье сосватали, а на Покров сыграли свадьбу. Свадьба вышла в дождливую погоду; по селу, как кулага, сопела грязь и голубели лужи.

      После обедни к попу подъехала запряженная в колымагу пара сиваков. Дымовитые гривы тряхнули обвешанными лентами, и из головней вылез подвыпивший дружко. Он вытащил из-под сена вязку кренделей, с прижаренной верхушкой лушник и с четвертью вина окорок ветчины.

      Из сеней выбег попов работник, помог ему нести и ввел в сдвохлую от телячьей вони кухню.

      Из горницы, с завязанным на голове пучком, вышел поп, вынул берестяную табакерку и запустил щепоть в расхлябанную ноздрю.

      – Чи-их! – фыркнуло около печки, и с кособокой скамьи полетела куча пыли.

      – К твоей милости, – низко свесился дружко.

      – Зубок привез?

      – Привез.

      Поп глянул на сочную, только вынутую из рассола ветчину и ткнул в красниковую любовину пальцем.

      – Хорошая.

      Вошла кухарка и, схватив за горлышко четверть, понесла к открытому подполью.

      – Расколешь, – заботливо поддерживая донышко, крикнул работник.

      – Небось, – выпятив отвислую грудь, ответила кухарка и, подоткнув подол, с оголенными икрами полезла в подпол.

      – Смачная! – лукаво мигнул работнику дружко и обернулся к попу:

      – Так ты, батюшка,