Валтасаров пир. Роксана Гедеон

еще не дошли. Пока я министр, я считаю своим долгом не допустить ничего подобного…

      – Этого требует вся Франция, – сказал маркиз де Кондорсе. – Или для вас это ничего не значит?

      – Вся Франция? Это преувеличение, сударь. Этого требуете только вы и вам подобные болтуны…

      Аббат Баррюэль подался вперед, будто пожелав подхлестнуть вялого Ломени де Бриенна.

      – Господин маркиз! Всем известны ваши руссоизм и вольтерьянство. Сейчас это модно, но, поверьте, подобные воззрения хороши в гостиных, а в жизни они принесут королевству лишь разорение, анархию и, может быть, реки крови. Что такое Франция, сударь? Это страна, которая привыкла к традициям, а традиции наши – королевская власть. Если сорвать узду, страна обезумеет. Вы в этом заинтересованы?

      – Я заинтересован во власти королевской, но власти разумной и просвещенной, – желчно возразил маркиз.

      – Да разве наш король – дикарь? – воскликнул аббат. – Видит Бог, это просвещеннейший государь в Европе. Разве во Франции господствует варварство? Католики и гугеноты равны в своих гражданских правах, у нас нет пытки и есть правосудие, есть свобода слова, в чем вы можете убедиться, купив на любом углу памфлеты, поливающие грязью королеву и королевскую семью. Реформы нужны, без сомнения, и его величество это отлично сознает.

      – Сознает, но почему же не делает?

      – Всему свое время, сударь. Вы проявляете нетерпение, вы провоцируете беспорядки и волнения, вы, именно вы, а не король и его министры, пытаетесь превратить Францию из цивилизованного просвещенного государства с добрыми традициями и старыми обычаями в пьяного полубезумного паралитика, бредущего неизвестно куда! Вы кричите о произволе, а между тем во всей огромной Бастилии едва ли сидит пять узников; и я не сомневаюсь, что вы, если бы была ваша воля, превратили бы Францию в одну большую Бастилию и, вполне возможно, всех нас сгноили бы там.