Выхожу 1 ja на дорогу. Андрей Филимонов

как он поведал, однажды появившись у Кости дома, носят в кармане ножики.

      Однажды весной Костя шел в школу по бордюру, размышляя о том, что родители Андрея пьют друг с другом вино и счастливы, а его интеллигентные – не пьют вместе, и, может быть, поэтому друг друга видеть не могут. Тут его ноги соскользнули с бордюра, и он горизонтально погрузился в холодную лужу. Столь внезапный контакт с водой был Костиком достигнут впервые. Он плыл на спине, прямо в школьной форме, не понимая ничего, а две девочки из его класса смеялись над ним, как над Чарли Чаплином. В следующий момент вместо того, чтобы расстроиться, он почувствовал себя очень хорошо. Потому что грусть жизни возникает, когда ходишь, как трамвай, по одному маршруту, двумя ногами – из дома в школу и обратно, и везде женщины заставляют тебя скучать. Зато как далеко можно уплыть лежа! Как только он это подумал, чья-то сильная рука достала его из лужи, как носовой платок. Он увидел бороду, заслонившую полнеба, веселые глаза и черное платье, в которое был одет настоящий священник.

      – Чудны́е у тебя воды крещения, отрок, – улыбнулся спаситель. – Ты, видно, любишь витать в облаках. Беги теперь к матушке сушиться, а то на урок опоздаешь.

      Священник выловил из лужи Костину кепку и заспешил к трамвайной остановке, шевеля мокрыми пальцами, как хирург. Он очень понравился Косте, который еще не встречал людей одновременно сильных и добрых. Так что, когда ели ужин, он предложил маме сходить в церковь. Но мама, сурово покосившись на бабушку, ответила, что ЦРУ тратит большие деньги на разложение советских людей, заставляя их венчаться и креститься.

      – Трупы разлагаются, – выпалил Костя. И ему, как обычно, было приказано не умничать.

      Приблизительно в то же время сделался склонен к чудесному. Просил у бабушки, которую сопровождал в магазин, разрешения съехать разок с небольшой радуги, упиравшейся сладким на вид концом прямо в землю за кинотеатром «Дружба». Другие ребята катались – он сам видел. Бабушка с испугу доложила об этом маме, которая, педагог хренов, немедленно расшумелась: «Ты свихнешься к шестнадцати годам! (Это когда еще будет, подумал Костя.) Не смей сидеть один и думать!»

      Чтобы спасти ребенка от вредного одиночества, его отдали в группу продленного дня, где упражнялись в написании слов «мама» и «рама» в тетради, а «жопа» и «хуй» – на заборе, и подглядывали, как ходят в тубзик училки – по наущению более развитых обормотов. И являлся там, как из другого измерения, отец его, на вид не совсем такой, как при жизни их совместно с мамой, приносил с собой книги из библиотеки зарубежной фантастики, показывал на школьном дворе чудеса: горящее железо по имени магний и оранжевую соль, рождающую от небольшого удара гром офигенный. И спрашивали Костю соученики его: кто этот зыканский дядька? И придумывал им разные враки, потому что не знал, как правильно ответить на этот вопрос.

      Смущенный нелепостью происходящего, Костя начал догадываться, что дальше всё будет еще скучнее, и однажды решил, что так жить нельзя. Точнее сказать, это