Железная хватка графа Соколова. Валентин Лавров

заскрипели в коридоре быстрые шаги провожающих. Поезд дал два коротких гудка. Лязгнули буфера, вагон дрогнул. Медленно набирая скорость, покатился вдоль перрона с его густой, мокрой от дождя толпой провожающих. Здание вокзала таяло в туманной дымке.

      – Давай переоденемся в сухое и пойдем в ресторан! – бодро проговорил Соколов. Сейчас он испытывал приятное чувство: азарт охотника, вышедшего на опасного зверя. И еще: он полюбил Саратов и наивно-провинциальных коллег. Все это заставляло с нетерпением ожидать прибытия в город на Волге.

      По коридору, заложив руки за спину, прохаживался молоденький дежурный жандарм, застенчиво улыбнувшийся Соколову: знать, узнал!

      Испанская партия

      В ресторане было уже многолюдно. Официант быстро поставил на пахнувшую свежестью белую скатерть графинчик водки, грибки, селедку с горячей картошкой и нежно-телесного цвета лососину.

      Едва выпили по первой, как в дверях, вопросительно озираясь, появился тот самый мужчина с агатовыми глазами, что показался столь знакомым Заварзину. Вошедший вежливо произнес:

      – Приятного аппетита, господа! Я не помешаю, если к вам присяду…

      Заварзин отозвался:

      – Милости просим. Водку пьете?

      – Спасибо, с удовольствием разделю столь изысканное общество!

      – За знакомство! Хотя, признаюсь, у меня ощущение, что мы с вами встречались. Лицо ваше знакомо…

      – Очень возможно! Мне ваше тоже. Позвольте представиться: депутат Государственной думы третьего созыва, потомственный дворянин Тищенко Герман Мартынович.

      Соколов вопросительно поднял бровь:

      – От какой губернии?

      – От Екатеринославской. Баллотировался вместе с председателем нашей земской управы Михаилом Владимировичем Родзянко. И еще в Думу прошел приятель моего покойного отца Образцов – преподаватель духовного училища.

      – Если не ошибаюсь, он председатель отдела Союза русского народа? – спросил Соколов.

      Тищенко с чувством превосходства улыбнулся:

      – Нет, товарищ председателя. А я по личным делам направляюсь в Раненбург. Там умер дядюшка-помещик, богатое имение завещал мне. Пока налегке еду. Следует вступить в права наследства. Жажду посвятить себя жизни в деревне: без твердой руки хозяйство быстро придет в упадок. Я в прошлом году был в Зосимове – так зовется имение. Хозяйство в замечательном порядке. Но удручает положение некоторых крестьян: пьянствуют, отлынивают от дела, семьи их находятся в самом жалком положении. Хочу принудить их работать. Согласитесь, что это моя священная обязанность – заботиться о благе крестьян.

      Заварзин возразил:

      – Все так, но разве пьяницу и лодыря можно заставить трудиться? Его хоть на расстрел веди, он настоящим тружеником не станет. И все ваши, Герман Мартынович, усилия пойдут насмарку. Мы, кстати, землемеры, едем в Саратов по служебной надобности.

      Принесли стерлядь по-русски и заливное из каплунов.

      Сыщики выпили водки, Тищенко наотрез отказался:

      – Вы промокли