Нейтральной полосы нет. Евгения Леваковская

за огромный, до потолка филодендрон, который Никита укрепил на растяжках из цветного провода, забив гвозди прямо в бревна стен.

      Филодендрон тоже остался от матери. Никита подливал ему настой на курином помете, но утром в спешке забывал это делать, а потому к ночи в доме иногда сильно попахивало.

      Сегодня, придя стряпать, Галя первым долгом потянула носом. Да и Вадим подозрительно покосился на кадку.

      Вадим с Борко стояли и курили под форточкой, хотя ни по каким законам физики дым в форточку уйти не мог, а, придавленный тяжелой струей холодного воздуха, растекался понизу. Росту они были одинакового, хотя Борко казался поплотнее, потому что был в кителе, в погонах, а Вадим – в гражданском. Что ни говори, военная форма человеку вид придает. В ней и старик и юнец мозгляк – все имеют вид. Не дураками придумано.

      – Ну что у тебя? – спросил Борко, оглядывая Вадима. Борко его любил, а встречались они редко. Вадим – старший следователь управления, Борко – начальник областной школы УВД.

      Вадим затянулся последний раз, притушил окурок в кадке филодендрона. Вынул из кармана завернутый в марлю серебряный рубль, бережно освободил его, подкинул – поймал, опять подкинул – поймал.

      – Что это ты его в таком почете содержишь? – спросил Борко, следя за короткими взлетами монеты.

      – Да больно хорош.

      – Ну-ка, дай!

      Борко повертел, посмотрел, потом взял рубль большим и указательным пальцами. У него только руки, вернее сказать – только пальцы напряглись, но лицо побагровело.

      – Иван Федотыч, хватит!

      – Что хватит? Инфаркт, боишься, хватит? Черта с два!

      Борко с облегчением перевел дух, его таки маленько взяла одышка. Он еще полюбовался на рубль и вернул его Вадиму. Мало, чуть заметно, но рублик погнулся.

      – Здоров ты, Иван Федотыч, – искренне позавидовал Вадим. – Я пробовал. По нулю.

      – Это вам не ваше самбо. Тут без обмана. – Одышка отпустила Борко, и он был очень горд.

      – Хорош. Совсем как настоящий. Даже лучше, – снова бережно укутывая рубль в марлю и пряча его во внутренний карман, сказал Вадим.

      Борко осмотрел подушечки своих пальцев, потер их платком. Нет, чистые.

      – Сначала было. Перекладывали свинца. Пачкались рублики. Потом, видно, спохватились, улучшили технологию, – сказал Вадим.

      – И много развелось рубликов?

      – Да, порядком.

      – И давно?

      – Да не так давно, – сказал Вадим не то чтобы неуверенно, но с оттенком досады в голосе.

      Борко понял. По календарю дней прошло, может быть, и немного, но у милиции особый счет на дни. Пока не раскрыто преступление, каждый день давит.

      Борко не стал далее расспрашивать. Он давно сознался себе в том, что хоть и в его времена работа оперативника и следователя была непростым делом, сейчас она настолько усложнилась, что зачастую он, старый чекист, не может должным образом быстро сориентироваться и дать дельный совет.

      Однажды он сам себя подставил под смех, и было конфузно заметить тщательно