Граф Соколов – гений сыска. Валентин Лавров

Кошко. Ему все еще не терпелось показать себя на новом месте.

      – Никак нет! Изнутри виден ключ, которым закрыта дверь. Пристав полагает, что самоубийство. Но вы приказали докладывать вам о каждом кадавре.

      Кошко глубоко задумался: хотя он и жаждал показать служебное рвение, да понимал, что за каждым покойником в громадном городе не доглядишь. Жеребцов, привыкший к вольностям, запальчиво произнес:

      – Вот Диевский пусть с этим самоубийцей и валандается, а у нас – выходной!

      Реплика оказалась неуместной.

      Кошко нахмурился:

      – Решения, с вашего позволения, буду принимать я! – И его колебания сменились решительным порывом: – Сейчас же выезжаем на место происшествия, тем более что вся группа в сборе. – Он обвел взглядом враз помрачневших товарищей, смягчил тон: – Ведь это, кажется, нам все равно по пути? Дело, очевидно, пустяковое, за полчаса отделаемся и покатим в Мытищи вкушать яства с обильного стола Аполлинария Николаевича.

      Раздался дружный тяжелый вздох. Лишь неунывающий Ирошников съехидничал:

      – Ехал Пахом за добром, да убился о пень лбом!

      Галкин, любивший гонять в хлебосольный дом Соколова, разозлился не на шутку. Он жал и жал на газ. На Трубной площади едва не врезался в ломовую лошадь.

      Кошко строго заметил:

      – Ехать следует осторожней!

      Ничего не ответив, Галкин понесся еще быстрей, хотя дорога пошла в гору, мимо крепостных стен Рождественского монастыря.

      Важная персона

      Во дворе дома номер 8 уже топталась целая свора любопытных. Они не обращали никакого внимания на городового, который безуспешно пытался вытеснить ротозеев на улицу. Пристав Диевский козырнул прибывшим:

      – Думаю, что вы напрасно переполошились – целое авто сыщиков! Тривиальное самоубийство. Взгляните на второй этаж, во-от на люстре висит. С вечера в подъезде – консьержка, посторонних не было. Окно самоубийцы закрыто, никто проникнуть в него не мог. Говорят, наложил руки на себя на почве помутнения разума.

      Лицо пристава светилось беспредельной преданностью начальству и рвением по службе.

      Соколов спросил:

      – Николай Григорьевич, ты свидетелей еще не допрашивал?

      Пристав виновато улыбнулся, обнажив ряд фарфоровых зубов:

      – Таких выявил пока лишь двоих – консьержку Пятакову и… Как вы, господа, полагаете, кто первым увидел самоубийцу? Сам Рацер. Он снимает у Гурлянда квартиру. Он счел долгом остаться в ожидании вас. А вот и Яков Давыдович!

      Из плотной толпы, с жаром обсуждавшей происшествие, отделился изящный мужчина с черными английскими бакенбардами, в хорошо сшитом бостоновом костюме. Сдержанным, полным собственного достоинства шагом он приблизился к сыщикам. Рацер источал тончайший запах одеколона «Рубидор», флакон которого стоил восемнадцать рубликов.

      Здесь уместно будет рассказать об этом замечательном господине и о том, что с ним приключилось в тот достопамятный день.

      Ласковое утро

      Яков Давыдович Рацер лицом