Вежливость королев. Надежда Первухина

заканчивался аккурат у обрушившейся стены заброшенного кладбища Тарсийских ветеранов. Беглецы, разумеется, ринулись налево.

      В кладбищенских зарослях стояли заботливо оседланные и укрытые от посторонних глаз два лучших скакуна из конюшен Ее Величества. Когда беглецы взлетели в седла, грянул неожиданный для столь ранней весны гром, и хлынул ливень.

      – Вот неудача! – ругнулся Эндрю. – При такой погоде мы не сможем скакать так быстро, как хотели…

      – Пусть! – гордо ответствовала королева-беглянка. – Разве ты не понял, что так небеса дают знамение моим подданным, которые недостойны меня! Королева покидает презренный и ничтожный народ, оставляя ему лишь проклятия!

      Судя по этой фразе, Ее Величество умела и любила выражаться высокопарно. Немудрено. Она получила прекрасное классическое образование. Однако в реальных отношениях с врагами либо подданными всем высокопарным речам Абигейл предпочитала кинжал, яд или плаху.

      – Знамение так знамение… Одно хорошо – такой дождь все следы смоет, ни одна королевская ищейка не возьмет, – пробормотал Эндрю.

      И королева Абигейл со своим любовником пустили коней в галоп под холодным, словно свинцовым ливнем – туда, где близ мыса Тарра ожидала их верная Крапленому Эндрю лодка.

      А в опустевшей и разгромленной королевской опочивальне наступила окончательная темнота. Сначала одна за другой погасли с противным шипением свечи. Потом остыли и подернулись темным пеплом поленья камина. И только корона, которую Ее Величество швырнула в камин, странно светилась. Словно была сделана не из золота, а из крошечных кусочков зеркал.

      Молчаливых, но все понимающих зеркал.

      Молодой и наглый весенний дождь яростно барабанил в незакрытые ставнями темные окна.

      Часть вторая

      Сохранить королевство

      Ранняя весна в городах Тарсийского Ожерелья, и особенно в столице, лишена какой бы то ни было прелести и оптимизма. С Бронзового моря дует постоянный леденящий Ветер Перемен, вызывая у жителей прибрежных поселений жестокую непонятную тоску, граничащую с суицидом. Солнце почти не выглядывает из-под плотного войлочного одеяла туч, сыплющего то градом, то неуместным снегом, то ледяным дождем. Леса, сады и даже знаменитые королевские парки выглядят голыми и беззащитными, особенно когда очередной порыв урагана ломает хрупкие деревца и корежит ветви старых исполинов. Основными расцветками на это время года становятся грязно-серый и угольно-черный, и это тоже не добавляет обывателям радости: мало того что по весне традиционно увеличивают налоги, так еще и погода такая, что хоть удавись.

      Такое безобразие творится до наступления знаменитых Тарсийских ночей, когда расцветают наконец легендарные и прекрасные цветы – элрисы, когда утихомиривается море, небо распахивает звездные объятия, а наутро вдруг оказывается, что вчера еще мертвая земля сплошь покрылась свежей, пахнущей почему-то девичьей кожей травой и на деревьях лопнули клейкие крупные почки, а небо такое голубое с ослепительным кругом солнца