Родословная ашкенази. Геннадий Разумов

красивые галстуки и строгие темные двубортные костюмы английского покроя. Говорил он медленно, степенно, а главное, обладал ясным здравым умом, что привлекало к нему в институте самых разных людей, приходивших посоветоваться по служебным и даже личным делам.

      Рис. 14. Молодожены, Сочи, 1930 год.

      После заключения пресловутого пакта Молотова-Рибентропа папа оказался всключенным в группу советских специалистов, участвовавших в переоборудовании сталелитейных заводов Круппа, выпускавших вооружение. Как я понимаю, он обладал некими важными знаниями в области различных специальных присадок-добавок, применявшихся при выплавке легированной стали для повышения прочности танковой брони, оружейных и орудийных стволов. Однажды с какого-то совещания, где были и немецкие инженеры, папа принес домой удивительный цанговый карандаш, на стволе которого плясали забавные крупповские человечки.

      В самом начале войны отцу, как ценному работнику, дали «бронь», то есть, освобождение от мобилизации. Вместо фронта его послали на работу в Златоуст, где поначалу ковалось лишь холодное оружие (штыки для винтовок, сабли для ковалерии, кортики для морских офицероа). Позже там, кажется, стали производить и более важные для армии орудия войны. Потом до самой пенсии отец служил главным инженером проекта в московском Государственном институте редких металлов (ГИРЕДМЕТ).

      Кроме основной работы, папа много вкалывал «налево», то-есть, делал «халтуру». Позже это греческое слово приобрело пренебрежительное значение, а в то время означало только подработку к основной часто крайне скудной инженерской зарплате. В кругу советской технической интеллигенции это было широко распространено.

      Но, я думаю, для отца эти занятия были не только средством дополнительного заработка. Он любил свое дело, увлекался им, поэтому с удовольствием брал разные левые работы и сидел вечерами за письменным столом с логарифмической линейкой. А просто так отдыхать не очень-то и умел. Хотя любил музыку, знал некоторые оперные и опереточные арии, любил и умел неплохо танцевать, особенно вальс и фокстрот.

      В конце «роковых» сороковых годов ни один «низкопоклонник перед Западом» не мог избежать заслуженного наказания. А посему как-то вечером, зайдя на кухню нашей коммунальной квартиры, я обнаружил на нашем столе рядом с керосинкой «Московскую правду» с жирными карандашными пометками. Я взял газету и увидел небольшую заметку с названием «Расточительные проектировщики». В ней говорилось:

      «В то время, когда весь наш советский народ самоотвержено трудится над выполнением данных Партии и Правительству обязательств по досрочному выполению сталинской пятилетки в четыре года, по хозяйственному сбережению средств и материалов социалистического производства, кое-где еще находятся отдельные горе-проектировщики, которые позволяют себе расточительно расходовать недопустимо большие суммы народных денег.

      Так, в московском институте Гиредмет при прямом попустительстве