Сибирский фронтир. Сергей Фомичев

самых ветвях появится молодая поросль, воздух обретёт свежесть, а тишину сменит шум талой воды. Я оттолкнулся от берега, шевельнул веслом и пробил время.

      ***

      После гигантского скачка, поглотившего пропасть между динозаврами и людьми, пробираться дальше получалось только мелкими шажками.

      Поначалу, двигаясь на «одолженной» лодке вдоль берега, приходилось мысленно прорисовывать цель перехода в мельчайших деталях. Чтобы очутиться в осени, я представлял прелый дух, запах грибов, разноцветные кроны деревьев, усыпанную палыми листьями поверхность озера. Затем комплект ассоциаций менялся на весенний. Но постепенно темпоральные прыжки стали происходить без особого напряжения разума, стоило только принять решение. Так тренированная память со временем перестаёт распознавать отдельные элементы, воспринимая увиденное целиком.

      Время утратило единую сущность, разделилось на два потока. Какая—то его часть стала тропой через историю мира, другая отмечала вешками мою собственную жизнь. День стал отрезком времени между пробуждением и следующим сном, а тот, что длится от рассвета до заката, попросту перестал существовать для меня.

      Скачки следовали за скачками. Двух—трёх гребков обычно хватало, чтобы сменить сезон. За день изматывающих заплывов между осенью и весной, я отыгрывал у времени век. Тысячелетие за десять дней. А сколько их ещё оставалось этих тысячелетий?

      Хороший вопрос. Я предполагал, что находился на Североамериканском континенте, куда меня загнали перед самой высылкой в юрский период. По крайней мере, сам я не пытался менять координаты пространства. В таком случае мне повезло, ведь Америка заселена человеком сравнительно поздно, за каких—то сто веков до первых гостей из Европы, если я правильно помнил подсчёты учёных. Возможно, этих веков было двести, а то и все четыреста – учёные никогда не сходились во мнениях. Но даже сорок тысяч лет совсем не то же самое, что сорок миллионов. Три нолика можно было смело зачёркивать.

      Я не заметил, когда озеро превратился в широкую реку. Сперва просто почувствовал сопротивление мощного течения и только потом, спустя десяток прыжков, обратил внимание на изменившийся ландшафт. Не знаю, оказалось ли озеро на пути нового русла реки, или один из скачков перенёс меня в другой водоём. Так или иначе, путешествие продолжилось по реке времени.

      Тяжёлая нудная работа. Веслом натёрло мозоли, мышцы жгло огнём, а, кроме того, две сотни переходов в день вызывали сильнейшую головную боль. Возможно, сказывалась разница в атмосферном давлении. Частые его перепады терзали сосуды, а потому, пришлось установить лимит. При большей нагрузке я бы просто не смог заснуть от боли, или получил бы кровоизлияние.

      Люди больше не попадались, хотя однажды, перескочив через время, я вдруг обнаружил торчащую в борту стрелу. Кто—то, похоже, успел выстрелить в промелькнувшую на короткий миг лодку. Сперва я перепугался, подумав,