Логанчик Миша. Проза. Юрий Буковский

И ты жалеть этого профессора собрался? Да у него денег наворовано – куры не клюют! – Она сняла со сковородки очередной блин и снова решила перейти к уговорам. – Пойми, твоему профессору всё равно без взятки ничего не оформят. Либо ты с него стрясёшь, либо риелторы. Машину купишь, с начальником поделишься – хоть раз жизни ему угодишь. А если будешь просить бесплатно провернуть, он решит, что ты всё себе хапнул, – придумала она новый довод. – Под зад коленом тебе поддаст и полетишь с работы как миленький. Пойми начальнику всё равно, кто ему поднесёт. Тебе не всё равно. Свой! Если уж этот профессор такой свой, пусть ещё и отдельно тысяч пятьдесят тебе лично поднесёт – за безопасность, за то, что ты тоже свой, и не кинешь. В общем, так, – она отложила поварёшку и грозно уткнула руки в боки, – если ты эти деньги прохлопаешь, домой лучше не приходи. В этой своей конторе и ночуй.

      Шапкин хоть и возражал, но понимал жена права – без взятки Баранова замотают с документами, заставят собирать и переделывать справки, разрешения, сидеть в очередях месяца два, три, четыре, пока не он догадается, что надо платить. А шефу и в самом деле без разницы, кто пополнит его озерцо в сейфе – Шапкин или риелторы.

      Подбивая мужа на взятку, жена затронула самую больную его струнку – он мечтал о машине. И даже не потому, что ему постоянно приходилось возить на дачу в автобусе тяжести. Он привык таскать на себе вещи, рассаду, банки с соленьями, вареньями. С самым громоздким помогали сердобольные соседи. Здесь было другое, это была мечта.

      Перед тем, как заснуть, он долго ворочался, вспоминал свои, детские поездки с родителями в деревню. Счастливый отец за рулём зелёного, как кузнечик, тарахтящего «Запорожца». Рядом с ним в лёгком цветастом платье мама. Двери в «Запорожце» были только у первого ряда сидений, и им с младшей сестрёнкой укладывали сзади у боковых стенок машины подушечки, чтобы они могли в дороге поспать. Они укладывались валетом, на коротком сиденье надо было подтягивать коленки, сворачиваться калачиком. Сестричка вредничала и пихала его своими сандаликами, показывая, что ей тесно. Он уступал ей, вставал. Она как обезьянка поднималась тоже. И оба они, глядя из-за спинок сидений на дорогу впереди, начинали гудеть и реветь – натужно, как два моторчика, и старательно крутить воображаемые рули. Потом сестричка решала, что пора петь песни, мама подтягивала. Когда её скудный детский репертуарчик заканчивался, малышка, уже без всяких слов, пищала и кричала, считая это тоже весёлой песенкой. Потом и это ей надоедало, и они снова вдвоём начинали гудеть как моторчики и крутить воображаемые рули. Родители не останавливали их, только смеялись.

      Двигатель в «Запорожце» постоянно перегревался, дымился, отец тормозил, и они сестрёнкой с маленькими цветастыми ведёрками в руках, бегали к какой-нибудь луже, или слезали с обочины вниз, к канаве, в зелёную сочную осоку, а потом охлаждали шипящий мотор, поливая и брызгая на него водой.

      И эти поездки,