В коконе. Анна Михалевская

надежду докопаться до правды, я в очередной раз глянул на экран и обнаружил, что ответ сформирован. Третьего июня в здании «Кокона» оказалась Ирина Коростылева. Запись прилагалась.

      Качество оставляло желать лучшего, но, как я и предполагал, шум пустили специально – хотели что-то скрыть. Изъять запись узла не могли, это противоречило правилам компании.

      Терпкий запах можжевельника смешивается с влажным, соленым моря. Я —на крыше офиса. Сижу на мягких подушках летней террасы, над головой резной купол беседки, впереди – лазурная гладь моря и одинокий парусник. Мне страшно. До обморока, до дурноты. Но я позволяю себе лишь легкое удивление. Слабость никогда не нравилась Карабасу. А если не выйду отсюда, оставлю детей сиротами.

      Похожий на подростка Бас разливает чай в маленькие глиняные чашки. Напиток переполняет чашки, льется на деревянный поднос.

      Карабас протягивает мне чашку, улыбается – само добродушие. Голубые наивные глаза, нос картошкой, вечно взъерошенный чуб. Простенькая белая рубашка, обязательно протертые на коленях джинсы. Обходительный, в доску свой. Ничего не выдает его внутренней беспощадности. И ощущения собственного превосходства. Но я-то знаю, чего ждать от директора, «доктора кукольных наук». Потому и молчу о…

      (мемо запись шипит, парусник искривляется, будто под кистью Дали, эмоции и мысли смазаны)

      – Что же, Ирина, радость моя, вы придумали? Рассказывайте! – Карабас легонько хлопает меня по плечу. От его прикосновения наливается свинцом вся правая сторона.

      Отпираться? Делать вид, что безопасникам показалось? Глупо. А признаться во всем, как есть – смерти подобно.

      (запись идет волнами)

      Почему я была так уверена, что трюк удастся? Но что-то ответить надо. Он ждет. И я решаюсь.

      – Вы же знаете, недавно умерла дочь…

      – Мне очень жаль, – глаза Карабаса полны печали. Сторонний наблюдатель и вправду бы поверил: да, жаль.

      (пропадает звук, экран крупным планом показывает мальчишеское лицо мужчины, лицо исчезает вслед за звуком)

      – … я не смогла удержаться. Сделала ее двойку.

      Неверие, пренебрежение. Нижняя губа Карабаса брезгливо оттопыривается.

      – Но, радость моя, дублеру вашего уровня не позволительны такие ошибки. Вы ведь в курсе последствий?

      Да, знаю. На это и рассчитываю. С двойками умерших никто работать не станет. Их даже побрезгуют проверять, просто отключат. А меня выгонят из «Кокона» за грубое нарушение кодекса…

      (обрыв записи)

      Невысокий мужчина нависает над распростершейся на разноцветных подушках женщиной. Прикладывает палец к шее. Губы беззвучно шевелятся.

      Почувствовав легкое прикосновение, я рефлекторно хлопнул по шее, стремясь перехватить руку. Но, конечно же, поймал лишь пустоту. Зажмурился, борясь с приступом головокружения.

      Выходит, я не просто просмотрел мемо запись, почему-то я воспринял ее как личные