Роман. Тамара Клекач

Саша, вложив в слова силы больше, чем того требовалось. Оба опричника в тот же миг повалились на пол, перевернув зажатые в руках кружки.

      Саша вернулась в сени: коней, чёрных как ночь, было по одному на каждого, значит, более там не было ни души. Вернувшись в горницу, она плотно закрыла низкую дверь и, брезгливо обойдя спящих опричников, осмотрела помещение. Действительно, источником света была не лучина и даже не несколько лучин, по крайней мере, не в том виде, в котором их привыкла видеть Саша.

      Лучина представляла собой тонкую длинную щепку сухого дерева, закреплённую в светец, под которой ставили сосуд с водой для отражения света. Здесь же лучина была гораздо больше и толще щепки, и горящий конец её был обмотан тряпкой. Сама же она была воткнута прямо в земляной пол, и никакой воды ей не нужно было для отражения, ибо светила она очень ярко.

      – Чудо-чудное, диво-дивное, – промолвила Саша, хотя это в большей степени относилось не к источнику света, а к тем яствам, которые стояли на столе.

      Немного поев, Саша сняла мокрую одежду, оставив на себе только рубаху, и кое-как развесила её, чтобы просушить. То пойло, что было налито в кружках, Саша пить не стала. Уж больно оно воняло прокисшим молоком, но, к счастью, в горнице нашёлся кувшин. Дождь к тому времени усилился, и, потратив совсем немного времени, Саше удалось набрать воды на две кружки.

      Хорошо была построена горница, добротно, ни одной щели не видно было, сквозь которую могло ускользать драгоценное тепло в такую мерзкую погоду. Должен был у неё и хозяин быть, но где он был и вернётся ли, Саше было неизвестно, но оставаться здесь она не могла. И хотя от тепла огня её страшно клонило в сон, Саша оделась.

      Терять большую часть ночи было не разумно, а на рассвете ей бы всё равно пришлось бы уйти. Разве что, она бы снова усыпила тех двоих, что пускали слюни на полу, но такое могло быть чреватым для них, а марать руки ей не хотелось. Да и днём эта изба была более заметна и могла привлечь сюда ещё кого-нибудь, что для Саши было крайне нежелательно.

      Собрав всю оставшуюся еду в свой платочек, Саша направилась к выходу, по очереди переступая спящих опричников. Над последним она замешкалась. Лежал он на спине, широко раскинув руки, и на груди его выделялась белая нашивка.

      Саша присела, чтобы поближе рассмотреть её. Это была лилия. На Ивана Купала девицы плели из неё венки, и носили как знак непорочности и чистоты. Последний раз, когда Саша надевала такой венок, запомнился ей особенно отчётливо, ведь тогда она переродилась.

      Летом голод так остро не чувствовался. Рыбу она уже тогда умела подзывать, и, несмотря на второй год неурожая, ей с подругами всегда удавалось найти в лесу то ягоды, то хорошее место, где можно было выкопать съедобные коренья.

      Ивана Купала тем летом выдалось жарким. Это был один из немногих дней, когда действительно светило солнце, и ни одна туча или облако не смели его затмить. От того было на душе светлей и веселей, и решила тогда молодежь разжечь костёр, как того требовали традиции, хотя и совсем не христианские.

      Прыгали через него