Призрак прошлого. Людмила Белякова

удастся разговорить.

      Феодосий оказался совсем молодым человеком, высоким, свежим и румяным на лицо, с кудрявой каштановой бородкой. Пел высоким, звонким голосом, резво кадил, позванивая цепочками. Хор дружно и охотно ему подпевал. Потом девушки спустились к отошедшей назад публике, встали перед священником, который, сложив пальцы в некую изящную фигуру, стал ими дирижировать.

      Андрею давно было душно и скучно. Непонятные слова, произносившиеся скороговоркой, эти бесконечные «Господи, помилуй!»…

      «Бездуховная личность – вот я кто!» – вынес Андрей приговор самому себе и стал краем глаза разглядывать публику.

      Он обратил внимание на средних лет плотного человека, стоявшего в первом ряду и усердно крестившегося. Дорогой костюм выглядел на нем неорганично – крестьянский коричневый загар не сочетался с добротной темно-синей тканью.

      «Ох, пойду-ка я…» – вздохнув, сдался он.

      Снаружи было чýдно – чистый воздух, безлюдный двор, покрытый, как плюшем, низенькой густой травкой, засиневшее к вечеру небо, начавшие розоветь облака. Благодать!.. Где-то призывно чирикала еще не севшая на гнездо птичка.

      Гулять Андрею пришлось недолго. Из боковых дверей пошел народ. Пропустив выходивших, Андрей вернулся внутрь. Феодосий, согласно кивая, слушал загорелого мужчину в костюме и что-то говорил ему в ответ. Вклиниваться в беседу было неудобно, тем более что игуменьи, которая могла представить его, не было видно.

      «Ладно, не горит, – решил Андрей и направился в воротам. – Материал закончить мне информации хватит, а про эту… катавасию… потом узнаю».

      – Ну, богатырь, рассказывай, – повернулся к нему Борода, к вечеру, как водится, севший поиграть в шахматы. – Что там матушка?

      – Ну, так… Времени у нее на меня особенно не было. Но что надо, я узнал. Ключи возьмите.

      – Ага… Что-то ты смурной, я гляжу, а?

      – Я просто задумчивый. Новая темка наклевывается… Как вылупится, скажу.

      Борода внимательно посмотрел на Андрея, но дальше рыться в его душе не стал, и Андрей его мысленно за это поблагодарил. Он ведь и сам не слишком хорошо понимал, почему его так задело известие о появлении иногороднего пастыря-молельника Феодосия.

      Но утром засесть за новую статью не получилось.

      – Андрюша, сынок! – бросился к нему главный, едва он появился на этаже.

      Глаза у Бороды были красные, отекшие, он усиленно хлюпал носом.

      «Простыл, что ли?» – подумал Андрей.

      – Горе-то какое!

      Сердце у Андрея рухнуло, как камень с обрыва, ноги мерзко обмякли.

      – Пал Никитич преставился! Такой крепенький был, а? Сталь! А преставился!

      Борода горестно покрутил головой и высморкался.

      – Чего – он так из больницы и не вышел?

      – Нет, там и помер. Почти что в одночасье… Некроложек набросай, а? Как ты умеешь, душевно…

      Ты ведь с ним общался. Я сейчас биографическую справочку занесу. Напишешь?

      – Да это-то как раз не проблема, – задумчиво протянул Андрей, направляясь к себе.

      Борода не озадачился его последним