Машина пространства. Алексей Синицын

Жора, заглядывая в ее бессмысленные, как небо голубые глаза.

      – Ждать.

      – Чего ждать? Пока группа сформируется стихийно? – догадался он.

      Женщина из справочной задумалась.

      – Ну, можете поговорить с водителем. Если он согласится вас одного везти…

      Водитель оказался невысоким мужичком с быстрыми сноровистыми движениями и с лицом, исполосованным морщинами. Выйдя из своего пазика, он внимательно оглядел Жору, затягиваясь сыроватой сигаретиной без фильтра.

      – Мне в Заповедник нужно, отец, – сходу сообщил Пеликанов.

      – На кой тебе? – весело поинтересовался водитель, по-солдатски прикрывая заскорузлой ладошкой огонек.

      – Хочу разобраться в личной мифологии, – сыронизировал Пеликанов. Ему не хотелось говорить, что он корреспондент из Москвы. По опыту знал, в провинции с простым людом об этом лучше помалкивать.

      – Что ж, дело хорошее. По молодости, может, оно и правильно, – неожиданно одобрил водитель. – Клади пять рублей, и поехали.

      – Пять тысяч, что ли? Не многовато? Я за пять штук до Москвы на такси докачу.

      – До лесничества триста километров. Так? Триста туда, триста обратно – стало быть, два центнера бензина сожрет. – Водитель кивнул в сторону своего забрызганного грязью пазика. – Ежели сейчас поедем, то мне возвращаться аккурат в ночь придется. А по ночам в тех краях разбойники на дорогах промышляют. То есть опять же риск.

      – Да господь с тобой, отец, какие разбойники? – удивился Жора. – Чай не девяностые.

      – Чай – не кофе, потанцуем… Такие, что дорогу сваленным деревом преградят, машину отымут и оберут до нитки. Да еще, неровен час, новгородским в полон продадут, ушкуйникам.

      Пеликанова стал разбирать нервный смех.

      – Ушкуйникам-то вы на кой черт? – не понял он.

      – Им самим без надобности, – согласился водила. – Они живой товар вниз по Волге сплавляют в Астрахань или в Дербент. Там продают на невольничьем рынке. Недавно костромских полторы тысячи туда свезли, во как!

      Жора понял, что углубляться в историческую сторону вопроса бессмысленно, поэтому решил вернуться к финансовой.

      – Скинь до четырех, по-людски, а?

      Мужик еще помялся, потом кинул прокуренный до пальцев бычок под колеса.

      – Ладно. Четыре, и песни будешь петь всю дорогу, – решил он.

      Песен петь не пришлось. Ехали молча. Федор Лукич, так следовало из трафаретной надписи над лобовым стеклом, знай себе покручивал баранку, восседая с прямой спиной, как маленький залысоватый Будда. Иногда он, не отрывая взгляда от дороги, прикладывался к кефирному пакету, оставлявшему на его губах белую каемку. Музыки и собственной хватало. Пазик временами издавал заунывные протяжные звуки, способные кого угодно ввести в мистический транс. Потом фыркал, чихал или кашлял, а откашлявшись, начинал громко тарахтеть, будто проклинал свою жизнь, а заодно и весь белый свет. Через какое-то время все повторялось.

      Жора устроился бочком поближе