Гёте. Жизнь как произведение искусства. Рюдигер Сафрански

знаний ему получить не удается. «Я распустился и ничего не знаю»[65]. Себя он не считает виноватым в том, что совсем не продвигается в учебе. Это скорее камень в огород отца, навязавшего ему Лейпцигский университет.

      Впрочем, несмотря на общую подавленность и неуверенность на чужбине, уже в первые недели в Лейпциге Гёте переживает моменты радости и даже эйфории. Однажды он посылает Ризе вместе с письмом одно из тех стихотворений, которые так легко сходили с его пера. Написаны они были как бы между прочим, без каких-либо амбиций и именно поэтому выходили особенно удачными:

      Подобно птице, что качает ветвь,

      Вдыхая волю в лучшем из лесов,

      И в мягком воздухе, не зная бед,

      На крыльях весело с куста на куст,

      С ольхи на дуб, песнь щебеча, порхает[66].

      Полгода спустя он изливает тому же другу свою измученную душу: он «одинок, одинок, совершенно одинок»[67]. И снова его настроение находит отражение в стихах:

      Одна осталась радость мне:

      Вдали от всех под шум ручья,

      С самим собой наедине

      Вас вспоминать, мои друзья.

      Дальше, уже в прозе, он описывает, что его гнетет и заставляет искать уединения, но уже через несколько строк снова переходит к повествованию в стихах:

      Ты знаешь, друг, как музу я любил,

      Как сердце билось в гневе справедливом

      На тех, кто в жизни только лишь закон

      Или святыни храмовые чтил.

      <…>

      Как верил я (и как я ошибался!),

      Что муза мне близка и часто шлет

      Мне песню.

      <…>

      Но по прибытьи в Лейпциг пелена

      Исчезла с глаз моих, когда мужей

      Великих лицезрел и понял я,

      Какой к вершинам славы путь тяжелый.

      Увидел я, что мой большой полет

      На деле был лишь жалким трепыханьем

      Червя в пыли, который вдруг орла

      Заметил и за ним стремится ввысь.

      Прежде чем эти стенания успевают надоесть, автор находит остроумное решение: червя, с завистью смотрящего на полет орла, вдруг подхватывает вихрь и вместе с пылью поднимает вверх! И тогда он тоже чувствует себя равным орлу – на один миг, пока не стихнул вихрь.

      И пыль опять с высот спадает вниз,

      И с ней – червяк. И снова он в пыли[68].

      Впрочем, молодой поэт явно преувеличивает, называя себя совершенно раздавленным, ибо, несмотря ни на что, он продолжает сочинять. В своих стихах он спорит с собственной музой и сомневается в своем таланте. Пока же, пишет он сестре в сентябре 1766 года, он намерен использовать свои вирши для украшения собственных писем.

      Сейчас он еще чувствует неуверенность перед «великими мужами» литературы, которые задают тон в Лейпциге. Самому значительному из них, Лессингу, он даже не решается показаться на глаза. Между тем у него была возможность

65

WA IV, 1, 117 (14.10.1767).

66

WA IV, 1, 13 (21.8.1765). Перевод Н. Берновской.

67

WA IV, 1, 44 (28.4.1766).

68

WA IV, 1, 46 (28.4.1766). Перевод А. Гугнина.