Черноголовка. Вадим Меджитов

перед нами своими яркими буйными летними красками.

      – Ты пришел, – отметила она жизненный факт, не поворачивая ко мне своей прекрасной головы.

      – Конечно. А мог иначе? – я слегка улыбнулся, подстраиваясь по ее элегичное настроение.

      Мы помолчали, оба смотря куда-то вперед, каждый думая о чем-то своем.

      – Вот все и закончилось, – вдруг тихо проговорила она.

      – Все? – недоуменно переспросил я.

      – Все. Именно, что все, – безразличным и бесцветным голосом подтвердила она.

      Я почувствовал в ее душевном состоянии некую странную, будто недавно образовавшуюся пустоту. Это пугало, ведь такой молодой человечек не мог начать свой путь к Смерти настолько рано. Точнее, мог. Но не должен был.

      Еще не время.

      Она слегка придвинулась ко мне, словно ища поддержки, и не только моральной. Я почувствовал приятный запах ее тела, был очарован ее искренней привлекательностью, не прячущейся за нагромождениями общественных шаблонов поведения, ее чистая, незамутненная опытом натура манила меня к себе…

      Я слегка встряхнул головой. Быстро пришел в себя.

      Нельзя.

      Ведь ей только семнадцать. А мне чуток побольше.

      Таким двум разным, пусть и интересным мирам лучше не соприкасаться друг с другом, если не хочешь брать на себя ответственность. А я пока не хотел брать ответственность вообще ни за что в этом странном мире.

      Я расслабился и смягчил голос. Мигом сделался другом. Коим, впрочем, и был.

      Ведь я общался с милой Светой уже очень давно. Радовался ее успехам. Как не порадоваться за умного ребенка, особенно осознавая тот простой факт, что у меня, возможно, никогда и не будет детей?

      – Ты звучишь обреченно, – тихо сказал я, поворачиваясь к ней.

      Она уже вовсю смотрела на меня, раскрыв свои большие удивительно прекрасные глаза. Смотрела на меня, вцепившись пальцами за края скамейки. А затем резко отвернулась, понурила голову и печально вздохнула.

      – А как мне еще звучать, Вадим? – грустным голосом спросила она.

      – Как человеку, который совсем недавно сдал все важные экзамены, причем на очень высокие баллы, – просто и незатейливо ответил я. – Звучать радостно, гордо. Многие были бы рады оказаться на твоем месте.

      – Да ну? – она лукаво взглянула на меня, словно подозревая в чем-то нехорошем.

      Это правда. Я иногда могу заболтаться и начать нести полную ахинею. Ну, даже не иногда, а всегда. Но все про это давно знают.

      Я в примиряющем жесте поднял вверх обе руки.

      – Сдаюсь, – весело проговорил я, улыбаясь. – Расскажи лучше, в чем дело.

      Она снова тяжело вздохнула.

      Конечно, выпускницы с золотой медалью и с преотличнейшими баллами на едином государственном экзамене могут вздыхать столько, сколько их душе угодно, но в мое время так вздыхали лишь на следующее утро после тяжелейшего похмелья. И у отличников это самое похмелье было, пожалуй, самым многогранным и прочувствованным. Они словно отрывались после множества бессонных ночей, во время которых они постигали тот самый гранит науки, стачивая о него