Зимний пейзаж с покойником. Светлана Гончаренко

и трехдневная золотая бородка, этакая щегольски-раздолбайская…

      Как? Неужели?.. Не может быть!

      – Чей это дом? – шепотом спросил бард, нагоняя Можжина на лестнице.

      Димон ответить не успел: в дверях комнаты, где ели и шумели, возник темный силуэт. Женский голос строго спросил:

      – Арик, это ты? Снова твои друзья? Снова будут совать бычки под скатерти?

      Арик отозвался с лестницы:

      – Это телевидение, теть Галь! Мы только на полчасика. Не думайте, я с дядей Сашей договорился – он разрешил. Здесь только бард и режиссер. Они обещали не курить, а Соснихина я больше не приглашаю.

      – Они разулись? – грозно осведомилась тетя Галя.

      – Конечно, – заверил Арик.

      Стрекавин засопел, а Можжин протянул в сторону суровой дамы ногу в полосатом носке. Для убедительности он даже пошевелил пальцами. Это даме не понравилось.

      – Надо было еще бахилы надеть, – буркнула она.

      – Мы ж все-таки не в морге, теть Галя, – заметил Арик. – Это телевидение!

      – Полчаса, не более. Ничего там не замарайте! – предупредила дама и скрылась в веселом шуме.

      Димон опустил ногу и стукнул барда по спине.

      – Это дом Александра Еськова, суперзвезды в мире йогуртов и маргаринов, – весело прошептал он. – «Сибмасло» – слыхал про такую фирму? То-то же! Нехило дядя живет, а?

      Стрекавин застрял на ступеньке. Но в следующую минуту он взял себя в руки и продолжил подъем по лестнице, достойной, как считалось, Эрмитажа.

      «Да, это судьба! – думал бард. – Такие совпадения случайными не бывают. Значит, это он. Конечно, я узнал его почти сразу! Это его гадкая рыжая морда и его хоромы… Вот и встретились! Интересно, он письмо получил? Догадался, о ком речь? Наверняка догадался. Что ж, тем лучше! Поглядим теперь, что будет…»

      Он так ждал того, что будет (в дурном предчувствии сердце прыгало, как заводное), что перестал волноваться насчет съемок и грядущей славы.

      Друг Можжина привел съемочную группу в комнату, где сладко пахло состоятельной женщиной. Все здесь было белым с позолотой. Имелся даже небольшой белый рояль, похожий на ванну.

      Игорь Петрович рояль проигнорировал. Он расчехлил свою гитару и встал у окна.

      – Бедром вперед! – потребовал Димон, глядя в экранчик камеры.

      Игорь Петрович выпятил бедро и затянул, стараясь попадать губами в собственное магнитофонное пение:

      Я не помню, когда был тот случай —

      Может, только что, может, давно.

      Помню вечер промозглый, колючий,

      И горящее в доме окно.

      Все вокруг сыровато и глухо,

      Дребезжит проржавевший карниз.

      Неизбежна сегодня разлука,

      Снова жизнь устремляется вниз.

      Я на дождик теперь ноль вниманья —

      Ни на что и глаза не глядят.

      По законам естествознания

      Ждать осталось минут двадцать пять…[1]

      Пел он легко, несмотря на Димонову

1

Песни Игоря Стрекавина сочинены Сергеем Алексеенко-мл.