«Новое зрение»: болезнь как прием остранения в русской литературе XX века. Елена Трубецкова

в одном из современных направлений живописи. Пристрастие к ярким тонам (автор рассматривает весьма нейтральный, на наш взгляд, пример Поля Бенара, хотя можно было бы вспомнить более репрезентативные с этой точки зрения полотна Ван Гога) Нордау анализирует как пример «истерической амблиопии (тупости зрения)», при которой сохраняется восприятие периферией сетчатки желтого и синего цветов, в то время, как «восприимчивость к другим цветам уже утрачена»[95].

      Не останавливаясь на вопросе о несостоятельности основных выводов Нордау, подчеркнем, что необычное видение мира, другое зрение трактуется им как отклонение от психической «нормы» и рассматривается как один из верных «симптомов» (слово автора) опасной болезни, ведущей к деградации общества. К сожалению, подобный подход будет не раз применен в ХХ веке не только в сфере эстетических дискуссий. И в Советском Союзе, и в нацистской Германии «дегенеративное искусство» станет объектом оперативного вмешательства государства, берущего на себя функции врача по отношению к нарушению социальной «нормы».

      Неизбежно затрагивая и этот аспект метафорического осмысления болезни в культуре, мы остановимся на эстетической функции морбуальности в литературе.

      Ежи Фарыно, один из редакторов специального выпуска Studio Literaria Polono-Slavica «Morbus, Medicamentum et Sanus» (2001), поставил вопрос: «Зачем заставляют писатели болеть своих героев?»[96]. Один из ответов, на наш взгляд, – чтобы «задеть» чувства читателя и заставить его другими глазами посмотреть на знакомые вещи, чтобы «разрушить автоматизм восприятия» и дать новую оптику – оптику болезни.

      Хотелось бы подчеркнуть, что болезнь будет интересовать нас не в контексте получившего большую популярность жанра патографии[97], мы не претендуем на постановку «диагнозов» и изучение «симптомов» в творчестве тех или иных писателей. В центре исследования будет рецепция болезни в художественных текстах.

      Другой популярный аспект – профессиональная принадлежность авторов к медицине[98] – рассматривается нами только в том случае, если это отражается в проблематике и/или поэтике созданных ими произведений: как изменение видения врача, деформация его восприятия мира под влиянием медицинского образования и практики. Интересно, что в 20-е годы Шкловский писал о продуктивности получения писателем второй профессии для формирования «нового видения»: «Для того, чтобы писать, нужно иметь другую профессию, кроме литературы, потому что профессиональный человек ‹…› описывает вещи по-своему», он может «видеть вещи, как неописанные, и ставить их в неописанное прежде отношение»[99]. Профессиональное зрение врача позволяет писателю «разрушить автоматизм восприятия», ввести необычный ракурс и создать остраняющую перспективу.

      Основным предметом анализа станет для нас «новое зрение» больного – обострение взгляда на грани жизни и смерти; как результат

95

Там же.

96

Faryno J. Чем и зачем писатели болеют и лечат своих персонажей? // Studio Literaria Polono-Slavica.6. Morbus, Medicamentum et Sanus. Warszawa: SOW, 2001. C. 485–494.

97

Жанр патографии, особенностью которого является описание заболеваний выдающихся личностей и рассмотрение возможного влияния болезни на их творчество, возникает в середине XIX века, его первыми образцами стали книги Луи-Франсуа Лелю «Демон Сократа» и исследования Пауля Юлиуса Мебиуса о Гёте, Шопенгауэре, Шумане. Большой интерес к патографическим описаниям был на рубеже XIX–XX веков. Из отечественных авторов надо отметить монографии В.Ф. Чижа «Достоевский как психопатолог» и «Болезнь Н.В. Гоголя» (1904), статьи Н.Н. Баженова о Гоголе и Гаршине; И.Б. Галанта (который был лично знаком с Юнгом и Фрейдом) о Пушкине, Горьком и Леониде Андрееве; В.И. Руднева и Г.В. Сегалина о Толстом. Рубеж XX–XXI веков снова привлек внимание к этому жанру. См.: Смирнов И.П. Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней. М.: Новое литературное обозрение, 1994; Шумский Н. Михаил Александрович Врубель. Опыт патографии. СПб.: Академический проект, 2001; Руднев В.П. Характеры и расстройства личности. Патография и метапсихология. М.: Класс, 2002; Пекуровская А. Страсти по Достоевскому: механизмы желаний сочинителя. М: Новое литературное обозрение, 2004; Богданов К.А. Врачи, пациенты, читатели: Патографические тексты русской культуры XVII–XIX вв. М.: ОГИ, 2005; Сироткина И.Е. Классики и психиатры: психиатрия в российской культуре конца XIX – начала ХХ веков. М.: Новое литературное обозрение, 2008; Ранкур-Лаферьер Д. Лев Толстой на кушетке психоаналитика // Ранкур-Лаферьер Д. Русская литература и психоанализ. М.: Ладомир, 2004.

98

Этот подход предпринят в монографиях: Богданов К.А. Врачи, пациенты, читатели: Патографические тексты русской культуры XVII–XIX вв. М.: ОГИ, 2005; Каган-Пономарев М. Литераторы и врачи: очерки и подходы с приложением Биобиблиографического словаря. М.: Дашков и К., 2007; Лихтенштейн И. Литература и медицина. [Ontario]: Altaspera, 2015. А также в большом количестве монографий и статей, посвященных творчеству Чехова и Булгакова (Вересаеву и Аксенову повезло меньше).

99

Шкловский В. Техника писательского ремесла. М.; Л.: Молодая гвардия, 1927. С. 3, 9.