Руки, полные пепла. Мэй

за меня?

      Он улыбается уголками губ, и эта улыбка острее ножей, острее оскала, это сотни клыков, скрытых за сдержанностью.

      – Конечно.

      – Лучше живи за меня.

      Аид не отвечает. Убирает руки Персефоны, притягивает ее к себе, снова утыкаясь в ее живот. Пальцы Сеф зарываются в его волосы на затылке, ласкают, обещая целую жизнь – и множество жизней после.

      Персефона почти не слышит негромкий голос Аида:

      – Может, в этом весь смысл.

      Спускаясь к завтраку, Софи думала, мать устроит скандал. Но на кухне ожидал запах блинчиков. Усевшись на привычное место, Софи посмотрела в тарелку, где уже лежала парочка оладушек и капелька вишневого джема.

      Сняв с плиты сковородку, мать поправила занавески в цветочек и уселась напротив.

      – Сегодня придет мисс Стэнфорд, я проведу гадание. Понадобятся камни и розмарин. Срежешь пару стеблей?

      Софи подняла глаза от тарелки на мать:

      – Ты серьезно?

      – Можешь и три. Пригодится. И дай мне свой телефон.

      Теперь Софи смотрела с недоумением, но, судя по всему, мать говорила абсолютно серьезно, взяв в руки нож с вилкой и аккуратно отрезая маленькие кусочки от своего блинчика.

      – Телефон, – повторила Софи. – Зачем?

      – Чтобы ты не могла общаться с теми, с кем не стоит.

      – И это всё?

      Софи начинала медленно закипать. Она ожидала истерики, но никак не полного спокойствия со стороны матери – и полного игнорирования вчерашнего вечера.

      – Я слышала ваш разговор с Гадесом, – сказала Софи.

      – Подслушивать нехорошо.

      – А то, что делаешь ты – хорошо? Я вас слышала! Так это всё правда? Про богов… про меня?

      Деметра вздохнула и отправила в рот кусочек блинчика. Прожевала.

      – Я надеялась, ты ничего не узнаешь в этой жизни.

      Софи ахнула. Всё правда! Всё, до последнего слова! В окно, сквозь надоевшие занавески с цветочками, светило солнце. Подруга полчаса назад написала, что новое задание по математике просто адское – всё шло, как и всегда, жизнь продолжалась.

      Только теперь даже мать, спокойно завтракая, не отрицала, что где-то там по солнечным улицам шагают боги, а Софи – одна из них.

      Она вскочила с места, не в силах больше усидеть, и начала мерить шагами кухню. Остановилась, в упор посмотрела на мать:

      – И что, ты теперь будешь делать вид, что ничего не произошло? Если… если всё так, я хочу вспомнить прошлые жизни. Вспомнить себя.

      – Это невозможно, – Деметра промокнула губы салфеткой. – Сильная магия, которая мне многого стоила. Она необратима – по крайней мере, в этой твоей человеческой жизни.

      – Что?

      Гадес часто повторял «ты вспомнишь». Он верил.

      – Этого не может быть.

      – Может. Я же говорю, действительно сильная магия. Я постаралась, чтобы эту жизнь ты прожила как обычный человек. Со стороны Гадеса было несправедливо рассказывать тебе.

      – Несправедливо? – Софи едва не задохнулась от негодования. – Да ты мне память стерла! Зачем? Чтобы я всю жизнь была с тобой?

      – Ты