Клад монахов. Книга 1. Сысоева кровь. Юрий Глебович Панов

мать, однако Нюрка, только что пришедшая с речки, все же услышала ее: она сорвалась с места и исчезла в сторожке. А через мгновение вернулась с кружкой воды, которую и подала матери.

      Мать, вдруг открыв глаза, полные безумной ярости, неожиданно ударила по протянутой руке. Да и выплеснула воду прямо в лицо ничего не понимающей Нюрке.

      – Пошла прочь! – даже не сами слова, а то, с какой презрительной интонацией они были сказаны, да выплеснутая в лицо вода сильнее булатного меча ударили в самое сердце Нюрки: они обожгли не руки, не тело – они обидели саму душу ее, нанеся ей долго незаживающую рану. – У-у-у, Сысоева кровь!

      Кружка вывалилась из ее рук, горло перехватил жуткий спазм: Нюрка начала задыхаться… Но мощный организм девочки уже сам спешил ей на помощь: она закашлялась и согнулась пополам.

      – За чё? За чё? – твердила она, пытаясь понять, за что с ней так жестоко обошлась ее мать – единственный на свете человек, которого Нюрка так любила и берегла…

      Девочка закрыла лицо руками, чтобы спрятать свои глаза и закрыть дорогу злым словам в свою душу, истекающую кровью, от своей же матери. А через мгновение, уронив на тропинку ведерко с рыбой, бросилась бежать к реке, не разбирая дороги…

      Но разрушительная Дарьина ярость все же достигла своей цели: Нюрка, схватив первую попавшуюся под руки лесину, вырвала ее с корнем и начала расшвыривать бобровскую хату, которая как на грех, попалась ей первой на пути.

      Уже потом, расшвыряв ее всю до основания, девочка уселась рядом и заплакала горько, воя и катаясь по траве. Выплакав все слезы, она встала, и начала снова собирать боброву хату.

      – Простите… – блестящие от воды на солнце хозяева-бобры молча смотрели своими черными глазами, фыркая на нее за такое поведение.

      И обида в сердце девочки неожиданно уступила место той любви, которой одаривали эти независимые животные Нюрку – это был самый первый тяжелый урок в ее жизни и поэтому самый важный. Будут потом еще обиды, но теперь она знала, как надо с ними бороться!

      А вечером, придя в себя, Дарья перевезла девчонок через Туру на лодке в дом Федьки Бегунка. В тот день Нюрка, уже отошедшая от незаслуженной обиды, неожиданно заметила, как сильно за один день вдруг состарилась и поседела ее мать. Желая хоть как-то пожалеть ее, Нюрка протянула к ней руку, но тут же убрала, натолкнувшись на жестокий Дарьин взгляд, презрительно говоривший: «Не смей ко мне прикасаться, Сысоева кровь!», и, отвернувшись, девочка с трудом справилась со слезами, вспомнив урок, который преподали ей бобры. Однако и в этот раз Дарьина жестокость пробила Нюркину зашиту.

      – Ладно-ладно… Раз вы, маменька, хотитя каку-то кровю, вы яе получитя! – это откуда-то изнутри Нюрки выползало нечто страшное и злое, вдруг полноправно заявившее о себе. Дрожь охватила девочку – такой она еще себя не знала, но уже начала понимать, что и остальные тоже скоро узнают. И злая, жестокая ухмылка исказила конопатое лицо с гривой рыжих волос…

      – И ведь только одного такого Сысоя и помню… Да и жил он в самом начале Ямской! Что, правда, то,