Неподвижность. Безмятежность. Памятование. Тишина.
Через какой-то промежуток времени меня перевозят домой. Тело вытягивается и развертывается. Получает новые возможности. Идут года. Я не сплю и не разговариваю. Умное тело смотрит и видит окружающее, ест, ходит, лежит. Молчит, я не могу забываться. Тело возят к врачам. Служители панацеи, диагносты, ощупывают, думают, говорят. Люди, с которыми растет тело, огорчаются. Плачут. Ссорятся. Обвиняют друг друга. Слышно слово «аутизм». Мирятся. Любят друг друга. Любят меня. Я обвыкаюсь. Но должен удерживать в памяти представление, лик, нести в сердце. Забыть – убить, похоронить. Образ укрепляется. Становится настолько прочным, что рискую и переключаюсь на мир. Окружение вспыхивает яркими красками, наполняется жизнью. Пахнет хлебом и цветами. В солнечном свете, по краям стушеванным тюлем, плавает пылинка. Возвращаюсь через секунду. За это время свет прошел почти триста тысяч километров в окружающей эту планету пустоте. Во внутреннем пространстве я вижу образ. Неизменный. Две секунды. Земля пронеслась по орбите на шестьдесят километров. Незыблемый. Десятки секунд, минуты. Месяцы на серии осторожных проб. Несокрушимый. Теперь можно взаимодействовать с миром. Внутренняя вселенная живет незыблемой жизнью и не разрушится, пока такова моя воля.
Вдыхаю. Впуская в себя космос. Кухня. Тепло. Сижу за обеденным столом. Умное тело выплескивает в разум память о прожитых годах. Знания вещей входят в интеллект, пропитывают сухую землю. Пробуждают жизнь. В руке длинный инструмент с углублением на конце. Ложка. На столе… тарелка. Смотрю вперед, вверх – напротив женщина, которая родила мое тело. Домашнее платье из серой мягкой ткани. Карие, почти черные, глаза. Смоляные волосы с проседью отливают серо-стальным. Моя мама. Она улыбается мне.
– Жуй, сокровище наше. – Говорит она.
Откладываю