Plexus. Ян Алти

сон. Одноцветная жизнь. Учеба. Работа. Семья. Образование. Карьера. Жена. Дети. Я складываю из льдинок слово «вечность», и ничего не получается. Вижу себя, закончившим академию. Свадьба. Бывшая одноклассница. Рождается ребенок. Родители жены уезжают за город, оставляют квартиру. Работа. Книжные иллюстрации. Платят мало и не всегда. Доучиваюсь. Сначала дизайнер на удаленке, потом переезд в Берлин. Деньги, уютная квартира, второй ребенок. Немецкий язык, ставший привычным. Deutschland, Deutschland über alles… уже, кажется, наша песня. Руки, сожженные льдом. Головоломка не складывается. Не видать новой пары коньков. На выходные, когда есть, – по Европе. Париж, Вена, Лондон. Утесы в Ирландии с далекими, теряющимися в тумане островами, и диким морем, вливающимся в небо. Опять города, города, города. Дурная бесконечность. Жена получает работу в художественной галерее. Дети идут в частную школу. Холодно… Ниже нуля. В крови шуга, и сердце мучительными судорогами пытается протолкнуть инородную фазу по сосудам. Не вижу дыхания. Ледяные стены наваливаются, давят. Кладу льдинки на ощупь. Вижу себя видящим сон на поверхности замерзшего озера. Зеркало разума. Еще шаг вверх. Руки падают. Небесный свод внутреннего мира рушится, разбивается на миллиарды кусков. Ветер разносит их. Больше, чем бесконечность. Алеф-алеф. Поднимает пыль над бесплодной землей. Нельзя сосчитать осколки, нельзя собрать слово, нельзя так жить… Почему?

      Субботним вечером в Париже мы сидим в клубе. Играют джаз. Дуэт: пианино и виолончель. Женщина, обхватив корпус музыкального инструмента ногами, ведет мелодию. В зале жарко. Капли пота на лбу виолончелистки. Платье цвета киновари. Внимание ускользает к звукам джаза, ловится движением смычка. Время замедляется. Волос в игровой точке падает на монохорд левой струны. Нажимает на нее. Пылинки ложатся на корпус виолончели. Басовая нота как неудержимый крик, стон дикой птицы. Пахнет хвоей. Канифоль. Но клуб тает. Вижу лес. Пригибаю сосновую лапу, прижимаюсь носом к вееру иголок. Вдыхаю смолистый воздух. За деревьями тропинка. Ветка вырывается из руки, обжигает кожу. Вечер. Пологие лучи бьют в глаза. Зажмуриваюсь. Перед глазами распухают яркие пятна, будто Солнце взорвалось в голове. В темноте раскидана оболочка звезды, унося в пространство раскаленный газ. Ядро сжимается, образуя тьму темнее тьмы. Черноту чернее самой черноты. Коллапс.

      Открываю глаза. Лежу принятый, в функциональной кровати. Больница Сальпетриер. Туше. Пронизывающий шепот. «Так не должно быть. Уходи». – Говорит даймоний. У него мой голос. Может быть, я сплю? Покинуть больницу, согласно сонникам, – хороший знак. Избавление от врагов и болезней. Я отказываюсь от обследования, и мы возвращаемся в Берлин.

      Меньше езжу. Тяжелая усталость сковывает течение жизни. Реже выхожу из дома. Жена берет детей и путешествует без меня. Однажды не возвращается. Они остаются в Париже. Там веселый и жизнерадостный француз. Полнокровный. Жизнелюбивый. Господин Броссар. У меня появляется время. Бесконечное,