Любовные истории, придуманные Пушкиным. Юрий Никишов

«пока свободою горим…»

      Динамична пушкинская формула – «любовь, свобода, вино». Разные она включает понятия; им привычнее контрастировать – у Пушкина они мирно уживаются. Пойдет крен в одну сторону – напоминает о себе другая. Как не отдать должное факту, что в ссылке, в 1821 году, Пушкин начинает послание «Зеленой лампе» – «В кругу семей, в пирах счастливых…» Себя поэт именует «певец любви», «певец свободы и вина»: то же сочетание, что и в послании Юрьеву, только расчлененное на две части. Пушкин остро ощущает, что времена переменились: для него, изгнанника, особенно, но и для всех:

      Младых пиров утихли смехи,

      Утих безумства вольный глас,

      Любовницы забыли нас,

      И разлетелися утехи.

      Тем дороже становятся воспоминания.

      Горишь ли ты, лампада наша,

      Подруга бдений и пиров?

      Кипишь ли ты, златая чаша,

      В руках веселых остряков?

      Где ты, приют гостеприимный,

      Приют любви и вольных муз,

      Где с ними клятвою взаимной

      Скрепили вечный мы союз,

      Где дружбы знали мы блаженство,

      Где в колпаке за круглый стол

      Садилось милое равенство…

      Опять уравниваются оксюморонно-несоединимые понятия, но в целом акценты меняются, и на первый план выходит духовное содержание дружеского общения. Значение стихотворений-воспоминаний тем основательнее, что на всех друзей юности, за исключением малого числа избранных, легла тень потрясения весны 1820 года: тут дело не в личной вине былых друзей перед поэтом, но в ощущении добровольного разрыва поэта со всем обществом и в строгой переоценке ценностей.

      Я вас бежал, питомцы наслаждений,

      Минутной младости минутные друзья…

      Отречение элегии подразумевает прежде всего друзей по «Зеленой лампе». Формулу из элегии вполне адресно Пушкин неоднократно использует в своих письмах. Мотив отречения от былых друзей устойчив:

      Мне вас не жаль, неверные друзья,

      Венки пиров и чаши круговые…

      «Мне вас не жаль, года весны моей…»

      Врагу стеснительных условий и оков,

      Не трудно было мне отвыкнуть от пиров,

      Где праздный ум блестит, тогда как сердце дремлет,

      И правду пылкую приличий хлад объемлет.

      Оставя шумный круг безумцев молодых,

      В изгнании моем я не жалел об них…

Чаадаеву

      Пускай судьба определила

      Гоненья грозные мне вновь,

      Пускай мне дружба изменила,

      Как изменяла мне любовь…

Ф. Н. Глинке

      Таким образом, отношение Пушкина к «Зеленой лампе» диалектически подвижно. Уже изначально оно охватывает немалый диапазон – от притягательности веселого времяпрепровождения до вольнодумства. В изгнании последнее вспоминается теплее всего. Но слабеет в восприятии Пушкина значение эпикурейских ценностей – утрачивается обаяние «Зеленой лампы».

      «Зеленой лампе» Пушкин обязан известным, в том числе политическим фрондерством, но главным образом – эротикой своих стихов. На заседаниях «Зеленой лампы» читались