Железный поход. Том третий. След барса. Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский

Невеселое, будто с похмелья, солнце заглянуло в стекло и торопко покатилось под уклон.

      …Аркадий, подуставший, но откровенно довольный встречей, лежал на своей походной кровати, закинув руки за голову, и подводил резюме: «Разве нынче не хорошо? Ей-Богу, хорошо! Вот я и в Грозной… легендарной Грозной, ермоловской… то ли еще будет? Есть ли у вас разочарование, mon ami, червь сомнения? – Он сам себе задал вопрос, почесал со вчерашнего дня не бритую щеку. – Ничуть не бывало! Ах, Витька, ах, душа… Как ты там каламбурил: Слабые спят лицом в салате, сильные – в десерте?… Так, кажется… Ну, ну…»

      Лебедев поймал себя на том, что ему как-то изнутри по-праздничному зудливо и весело. «И чего это я без дела улыбаюсь? Уж не звоночки ли это запоя? Может быть, кликнуть Васельку… еще рюмку? Нет, будет, сдержись. Запой дело скверное. Он чередуется страхом и эйфорией, когда человек готов броситься в пропасть, лишь бы избавиться от головокружения проблем: неуверенность, муки совести, «Так ли я живу?», «Прав или не прав?», словом, кошмар и морока… Что ж, такое случается… Аргумент из графина тоже аргумент, хотя от рюмки к рюмке истина становится все сомнительней и, как правило, тонет в бессвязных восклицаниях и обостренных обидах… Нет, эт-то несерьезно».

      Наблюдая за быстро черневшей синевой неба, Аркадий словно порвал доселе сковывавшие его путы, и перед ним понеслась галерея образов, но отчего-то все большей частью тяжелых и томительно-грустных.

      …Сегодня за столом Виктор не только сыпал историями и анекдотами из фронтирной жизни… Дрожали на его ресницах скорбные слезы и о погибших, и о маменьке Татьяне Владимировне, о скоропостижной кончине которой он узнал из запоздавшего на месяцы письма. «Господи. – Аркадий Павлович наложил на себя крест. – И моих-то любимых старичков – самых родных и близких на земле – уж давно нет. Помяни Боже души усопших рабов Твоих, родителей наших и всех сродников по плоти… и прости их вся согрешения вольная и невольная, даруя им Твое Царствие… Все мы под Тобою ходим, все не знаем, где и когда сложим голову».

      Не желая рвать душу столь печальными думами, Аркадий сосредоточил память, живо вспомнил важное утверждение штаб-ротмистра:

      – Верь, верь мне, Аркадий! Бьюсь об заклад, граф Бенкендорф положительно уведомил меня – со дня на день в Грозной грядут перемены. А Константин Константинович, я тебе доложу, не фунт изюму. Раз сказал – значит, тому и быть. Полковник слов на ветер не бросает. Да ты еще наперед убедишься.

      – Я, кстати, предписан поступить под его начало, – поделился Лебедев. – Доклады и знакомство с начальством вновь прибывшим назначены на послезавтра, с утра.

      – Искренне поздравляю! – Виктор крепко пожал руку Аркадию. – Граф превосходный, опытный командир и благородный человек. Вот крест, не пожалеешь, голубчик.

      – Дай Бог… Значит, прибытие на Кавказ светлейшего князя Воронцова не нонсенс, – вслух заключил Аркадий. – Да, все течет, все изменяется. Что ж, alea jacta est − Жребий брошен… Лишь бы это решение в Петербурге не было сделано currente calamo.