Билет в одну сторону. Ирина Николаевна Мальцева

Петровна, матушка, если виновата, казни, только не смотри так на меня, – нянька повалилась на колени, стащила с головы платок и завыла, как раненая волчица. Катя кинулась к ней, стала успокаивать, поглаживая по содрогающейся спине.

      – Варвара, одумайся, нянька чем виновата? Аня не ребенок, её за руку целый день водить не будешь.

      Афанасий Петрович подошел к сестре и резко встряхнул за плечи. Та как безумная глядела на всех, ломала пальцы и кусала губы.

      – Успокойся, Варвара. Не доводи себя до крайности. Сядь. Вот так. Успокойся. – Афанасий нежно поглаживал плечи сестры, просительно заглядывал ей в глаза. – Послушай меня, Варвара. Главное, что девочка жива. Спину мы поправим, голова заживет. При падении, сама знаешь, бывает сотрясение, отсюда и головные боли. А отлежится в покое и забудет про боль.

      Варвара стала успокаиваться. Она опустилась в кресло, наклонилась над «Анной» и глазами, полными слез поглядела на неё.

      – Ты упала или… – она стала задыхаться. – Ты и меня не помнишь, девочка моя? Совсем не помнишь? Не верю! – женщина зарыдала.

      Афанасий смущенно глядел на сестру и ничего не мог сделать. Разве только воды подать. Поэтому он отошел к столу, на котором стоял кувшин с морсом, налил высокий стакан и тихо приблизился к рыдающей женщине.

      – Возьми, успокойся. Сама не отчаивайся и не пугай Анечку. Что ты как над покойницей причитаешь? – Афанасий втиснул в руку сестры стакан и отошел к окну. Потом посмотрел на Катю и взглядом приказал объяснить случившееся.

      Катя кивнула, подошла к Варваре Петровне со спины и снова начала прерванный рассказ.

      – Сегодня десятый день пошел с того дня, как барышня упала. Доктора были, а толком ничего не сказали. Только одно – трогать ее не надо, пусть мол, лежит, а как дальше будет – неизвестно. Такие падения, говорят, без последствий не обходятся. Шесть дней пластом пролежала, ну что твоя покойница. А тут пришла в себя. Мы обрадовались, что Господь смилостивился, жива наша Анна Афанасьевна. Правда, спина у нее сильно зашиблена, и на голове шишка изрядная. Да это бы не беда. А беда в том, что очнулась и стала расспрашивать меня (я тогда с ней была всю ночь, ни на минуту её не оставляла) кто мы, да где она. Никого не признала, даже имени своего не вспомнила. Мы уж потом с нянькой ей все про нее рассказали: кто она, где родилась, да как…

      При этих словах снова резко дернулась Варвара, так что из стакана плеснулось, глянула на няньку. Та испуганно взглянула на гостью и отчаянно замотала головой из стороны в сторону. «Анна» отметила странную реакцию двух женщин.

      Её вообще забавляла данная ситуация: про неё говорили так, словно её здесь и не было, или она была вроде предмета мебели. Но это позволяло ей наблюдать за «родственниками» и размышлять над услышанном.

      – Анечка, ты меня не помнишь? – наклонилась над больной Варвара.

      – Нет, – просто ответила «Анна», но потом улыбнулась и продолжила, – мне о вас нянька много рассказывала. А уж когда в комнату вошла монахиня, я сразу догадалась, что вы и есть Варвара