Михаил Муравьев-Виленский. Усмиритель и реформатор Северо-Западного края Российской империи. Александр Бендин

и популярных книжках. Его именем названы улицы, ему поставлены памятники, созданы скульптуры и написаны картины, выдержанные в лучших традициях социалистического реализма. Одним словом, высокоидейный и художественно выполненный миф о первом белорусском «революционном демократе» был уже сотворен, оставалось только обновить его в соответствующем национальном духе и творчески использовать для достижения своих идейно-политических целей.

      Исторические мифы в наше время широко используются в качестве инструмента как для мобилизации масс, так и для провоцирования социально-политических конфликтов. В нашем случае мобилизационный эффект подобной исторической мифологии достигается путем формирования негативной этнической солидарности, конструируемой на почве русофобии.

      Однако последствия такой солидарности оказываются разрушительными для общества. Она создается искусственно, как целенаправленная реакция на образ внешнего и внутреннего «врага» в лице России, русских и этнических белорусов с русским самосознанием. История и нужна для того, чтобы «образ врага» выглядел устрашающе и убедительно. Борьба с таким «врагом» должна освящаться героическим нарративом и становится главным мотивом в процессе создания этнической нации, пропаганде защиты ее интересов и формировании национальной идентичности.

      Нельзя забывать о мифе как о школе имморализма и жестокости. Историческая мифология культивирует этническую мораль, которая жестко разделяет мир на «своих» и «чужих», по отношению к которым все дозволено. В частности, русофобский миф культивирует исторические обиды, провоцирует жажду мести, поощряет ненависть, агрессию, межэтнические конфликты. Вот и в прагматике мифа «восстания Кастуся Калиновского», внедренного в массовое историческое сознание, наглядно выразилась социальная и нравственная патология, свойственная этническому национализму. В основе этой патологии лежит культ политического насилия, романтизация революционного террора и русофобия. Основной идеологический посыл этого мифа заключается в том, чтобы навязать представление о существовании исторической враждебности «белорусского народа» к самодержавной России, что, в конечном итоге, и вылилось в «героическое» вооруженное восстание.

      Поэтому поражение польского мятежа преподносится как трагедия белорусского народа43. С этого момента «ретроспективная мифология» получает более отчетливую прагматическую направленность и новые идеологические импульсы. Восстание «Кастуся Калиновского», которому производителями «национальной истории» предписана роль «великого события», стало отправным, “сакральным” толчком для развития фабулы очередного мифологического сюжета. На этот раз речь идет о творении новейшего мифа о самоотверженной борьбе «белорусского народа» за “незалежнасць”, выпадающей на период второй половины XIX – начала XX в.

      Сюжет его таков. Свободолюбивый «белорусский народ», будучи “субъектом

43

Такого рода умозаключения уместно охарактеризовать как местную разновидность комплекса «лакея Смердякова», известного персонажа романа Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы». Как известно, Смердяков переживал из-за того, что в Отечественной войне 1812 г. победили русские, а не французы. Поэтому «умная» французская нация не смогла покорить «глупую» русскую нацию. А хорошо, если бы получилось наоборот. Уподобляясь этому колоритному литературному персонажу, белорусские националисты скорбят о поражении польского восстания, рассчитывая, очевидно, что в случае его победы «умная» польская нация обеспечила бы воображаемой ими «Беларусі», и «незалежнасць», и светлое европейское будущее.