Вторая попытка Колчака. Вячеслав Коротин

торопитесь к стенке. Прогуляемся ещё. Следуйте с конвоем.

      Распахнулись тюремные ворота, и приговорённых повели за стены.

      Для сибирского февраля погода стояла относительно мягкая – градусов десять-двенадцать ниже нуля, под ногами поскрипывал снег, над головой щедро распахнуло своё роскошное величие звёздное небо.

      Минут через пятнадцать подошли к берегу реки Ушаковки возле Знаменского женского монастыря. Недалеко виднелась обширная прорубь.

      – Нас что, даже не похоронят? – обернулся понявший всё Колчак к руководителю Чрезвычайной комиссии.

      – Неужели вы думаете, что я заставлю своих солдат ковырять мёрзлую землю ради ваших предрассудков? – пожал плечами Бурсак. – А вам будет уже всё равно…

      Ну, понятно. Не унижаться же перед этими недочеловеками…

      – Ясно. Где нам встать?

      – Стойте, где стоите. Можете помолиться, если хотите.

      – Шинель пусть сымет – больно справная, – донеслось от дружинников, – а этот – шубу.

      Колчак демонстративно застегнул шинель на все оставшиеся пуговицы и вызывающе посмотрел на палачей. Чудновский ответил ненавидящим взглядом, но решил воздержаться от совершенно не вяжущегося с актом казни инцидента с насильственным сдиранием одежды.

      – Сам потом отстираешь и заштопаешь. Становись!

      Шестеро дружинников построились в шеренгу в пятнадцати шагах от приговорённых. К правому флангу подошёл Бурсак. Адмирал снял фуражку, перекрестился и снова надел её.

      – Тоовсь! Пли!

      Шесть вспышек перед глазами, два удара в грудь… Темнота…

      Мёртвого Пепеляева и полумёртвого Колчака раздели до нижнего белья, за руки за ноги раскачали над прорубью и швырнули в тёмные воды Ушаковки.

      Сознание ещё не до конца покинуло адмирала, и он почувствовал, как ледяная вода сначала обожгла тело, а потом стала заполнять и лёгкие, судорожно пытавшиеся втянуть в себя воздух, которого вокруг не было…

* * *

      – Это что ещё за явление! – меньше всего Колчак ожидал увидеть сейчас данную обеспокоенную усатую физиономию. – Ты кто?

      – Так что, ваше высокоблагородие, фельдшер миноносца «Пограничник» Фёдор Зиновьев.

      Сознание и память медленно возвращались, но легче от этого не становилось. Было очевидно, что находится он в каюте, причём в офицерской каюте именно «Пограничника»: свой бывший эсминец Колчак знал как свои же пять пальцев – это та самая каюта, в которой жил Эссен, когда выходил с ними в море. Часто выходил – «Пограничник» был его любимым, практически флагманским кораблём…

      В памяти всплыло… Да нет, не всплыло – вспыхнуло событиями: мировая война, две революции, гражданская, расстрел… Таких снов не бывает, снов, где помнишь события многих лет и чуть ли не каждый день из них…

      Или вот такой он – «Рай для моряков» – вернуться на любимый корабль и… Бред!

      Тем более, что боль в груди ощущалась вполне конкретно. Боль от пулевых ранений, полученных на льду Ушаковки.

      – Александр