Борьба вопросов. Идеология и психоистория. Русское и мировое измерения. Андрей Фурсов

марксизма и максимально облегчало его восприятие в качестве идеологии за пределами Европы и превращение его там во власть-знание. Марксизм привлекал тем, что был западной теорией с антизападной направленностью; особенно выросла его популярность на Востоке после того, как большевики с его помощью сохранили империю и создали крепкую власть. Что касается идейного развития марксизма после Маркса в самой Европе – Энгельс, Каутский, Бернштейн, Плеханов, Ленин, Бухарин, Сталин, «советский официальный марксизм», – то по целому ряду причин (от начала господства позитивизма и все большей позитивации марксизма на Западе и в России до превращения его во власть-знание в СССР) субъектная тематика была загнана в самые потаенные уголки марксизма, а во многих случаях ей вообще было отказано в праве на существование. Особый случай – Грамши, но здесь нет места говорить о нем82, равно как о Д. Лукаче, К. Корше, Т. Адорно, Э. Фромме и других, сгруппированных Э. Гулднером в качестве «критических марксистов», и Л. Альтюссере, Т. Годельере, А. Глюксмане, Г. Терборне, представленных им как «научных марксистов».

      Упор Маркса как идеолога и ученого XIX в. на предметно-вещественные факторы развития производства, его сциентизм (хотя далеко не столь сильный, как у Энгельса), проявившийся во внимании к социальным законам развития капитализма как общественной системы (формации), из которых Маркс выводил неизбежность пролетарской революции, – все это вело трирца к смещению интереса с общества как субъекта к обществу как социальной системе (соблазн выведения революции из автоматического и независящего от воли человека закона был велик!). Поэтому то, что задумывалось как теория субъекта, стало теорией социальных систем (формаций), а еще точнее – теорией одной формации, именно капитализма. В целом Маркс стремился выдержать принцип историзма и избежать капиталоцентризма в анализе докапиталистических форм; часто это ему удавалось. Однако в центре внимания все равно оставался капитализм, что не могло не перекосить в его сторону систему в целом, создав противоречие между системой и методом. Маркс этого противоречия, по-видимому, не заметил. И потому, что идеология мешала, и потому, что он был во многом сыном своего времени, XIX в., сконцентрировавшегося на «овеществленном мире». А вот в XX в., особенно по мере развертывания НТР, по мере развеществления самого производства, роста значения информационно-энергетических (невещественных) факторов, это противоречие стало очевидным, что, помимо прочего, позволяет иное, чем «марксистское» и тем более чем «девятнадцативековое», прочтение Маркса, его теории и метафизики.

      Из своего общего замысла относительно капитализма – разработка исторической теории капитализма как мирового явления – Маркс реализовал лишь часть, создав логическую модель капитализма в том виде, в каком он возник и развивался в суперъядре капиталистической системы – в Англии в первой половине XIX в. Многие изменения 1850-1870-х годов прошли мимо Маркса. При

82

Подр. см.: Boggs C. The two revolutions: Antonio Gramsci and the dilemmas of Western Marxism. – Boston: South end press, 1984. – XII, 311 p.