Стать Джоанной Морриган. Кейтлин Моран

– он у нас главный хирург по улиткам, и ему нужно вести медицинские исследования.

      Похоронив их обеих, мы еще раз спели «Завтра», и Люпен заплакал.

      Но как сказала Марии мать-настоятельница в «Звуках музыки», если Господь закрывает дверь, он открывает окно. Две недели спустя в той же «Express & Star» – нашем единственном портале в большой мир – напечатано объявление.

      Под заголовком «Ищем юных Вордсвортов!» сообщается о поэтическом конкурсе для «подающих надежды юных поэтов Мидлендса». Стихотворение на тему «Дружба». Победитель получит чек на 250 фунтов, его стихотворение напечатают в «Express & Star», и у него будет возможность прочесть свое произведение в «Выходных в Мидлендсе» – выходящей по пятницам местной телепрограмме, которую в Западном Мидлендсе смотрят все.

      – Тебе надо бы поучаствовать в этом конкурсе, Джоанна, – говорит мама, пока я ем рагу из картошки с тушенкой.

      При моей новой скрытности, порожденной тревожностью, я не говорю маме, что уже сочинила две трети стихотворения. Сейчас я стараюсь хранить все в секрете, пытаюсь исправить большую – фатальную, можно сказать, – оплошность, когда я выдала важную тайну, которую точно не стоило выдавать. Собственно, так происходит взросление. Ты обретаешь умение хранить секреты.

      Но последние пару дней я потихоньку удвоила усилия по спасению семьи: сидя на страже в прихожей с семи утра до полудня, чтоб погибель не явилась к нам в дом, прячась в плотном коричневатом конверте, я сочиняю стихи. Я исписала уже полблокнота. Не поленилась и сосчитала слова: я написала больше 2200 слов для этого конкурсного стихотворения. Даже смогла срифмовать «подружиться» с «угостить чипсой». Как мне кажется, очень даже эпично.

      Если кто-то в Западном Мидлендсе получит приз в поэтическом конкурсе в этом году, то только я. Только я и никто другой. Я получу эти 250 фунтов.

      И да. Это я! Я победила. Приходит письмо, все скачут от радости, и мама тут же начинает переживать о том, что я надену на телевидение: «Наденешь папины джинсы, для своих старых ты слишком толстая», – и папа звонит дяде Джиму, просит взаймы сорок фунтов на бензин, «чтоб отвезти нашу девочку в Бирмингем», и покупает бензин на десятку, а оставшиеся тридцать фунтов идут на новые башмаки для Люпена и рыбу с картофелем фри для всех, чтобы отпраздновать радостное событие. Что вполне справедливо.

      Всю неделю я нервничаю и дергаюсь. В пятницу я сижу в папиных джинах и смотрю на часы – только и делаю, что смотрю на часы, – и вот наконец на часах пять пополудни, и пора ехать в Бирмингем, с моим стихотворением в папке, подписанной «Джоанна: СТИХОТВОРЕНИЕ».

      На подъеме на Брирли-Хилл папа выключает магнитофон, обрубая «Братьев по оружию», и показывает на тихую, освещенную уличными фонарями долину внизу. Пустые заброшенные заводы, извилистые ленты жилых кварталов.

      – Когда я был маленьким, мы поднимались на холм, и все это… – Широким жестом он охватывает всю долину. – Все полыхало огнем. Сталелитейные заводы, кузнечные цеха. Керамические заводы. Вся долина светилась