Секрет Галатеи. Мария Тёрн

боясь представить, что же будет дальше. Казалось, родители полностью забыли о ней, увлечённые своей злобой, и у Кирсты не хватало духу подойти хотя бы к кому-нибудь из них за ласковым словом. Она стала ещё больше сидеть дома, забывая о горе в сказках, и завела карточку в библиотеке. А затем всё вдруг кончилось. Папа уехал жить в другой дом, а в их с мамой квартире появился другой мужчина. Кирсте он не понравился: он же не был отцом, так зачем искать какую-то замену? Всё равно ужины перестали быть такими тёплыми, как прежде, и мать за непонятое правило в учебнике или выковыривание лука из котлет кричала всё так же, только не у кого теперь было искать утешения. Отец перед отъездом спросил только одно: “Ты хочешь остаться с мамой или со мной?”. Кирста… Кирста хотела, чтобы папа оставался с мамой.

      Впрочем, их расставанье было не столь горьким, как для многих других детей в её положении: отец теперь жил всего лишь на другом конце района, и требовалось не более пятнадцати минут, чтобы перейти из одного дома в другой. Появившийся в квартире отчим не проявлял к ней враждебности, стремясь наладить сколько-нибудь миролюбивые отношения; по сути, Кирста никогда не видела от него зла, и держалась по мере возможности вежливо и равнодушно. По вечерам она часто ходила к отцу, несмотря на недовольство матери, что дочь не принимает новый уклад семьи – но с этим мать уже ничего не могла поделать.

      В десять лет она отдала Кирсту в пансионат с усиленным изучением светлоэльфийского языка, который является международным и по сей день. В то время дети поднявшегося и разбогатевшего “среднего класса” уже не были редкостью в подобного рода заведениях, предназначавшихся ранее только для аристократической прослойки, однако сама Кирста расстроилась: ведь зачисление означало, что с отцом она сможет видеться только в каникулы. В остальном же это было шило на мыло: если матери часто не хватало сдержанности, то местные педагоги с воспитателями были холодны и своенравны, вынуждая учеников угодничать и соблюдать полное повиновение. Впрочем, видимо, природные склонности Кирста унаследовала от отца, так как отличница и примерная воспитанница, шесть лет она прожила тихо, как мышка. Она запомнила далёкие, сокрытые кустарником дальние аллеи парка, где можно было отдохнуть от чужого внимания, и утреннюю тишину библиотеки по выходным, куда она уходила, чтобы спокойно складывать бумажных зверей из уже появившейся в магазинах красивой, цветной бумаги, которую предварительно раскрашивала собственно придуманными чернильными узорами.

      Учителя всегда характеризовали Кирсту как сообразительного, кроткого, очень послушного ребёнка с приятной внешностью – разве что чересчур молчаливого. Впрочем, быть может, не стоит столь безоговорочно верить их впечатлениям: кто ещё помнит себя ребёнком, знает, с каким искусством ученики дурят головы преподавателям, выдают ложное за действительное и просто говорят далеко не всё – как раз то самое сокровенное, что и определяет характер. Сверстники бы