За горами, за долами… Выпуск третий. Евгений Скоблов

вершины, похожие на бахрому старой бабушкиной скатерти. По желтому взгорью пылила отара, выбирая среди острых камней старые тропки. А в долине лежал оглушенный июльской жарой маленький кишлак.

      Кишлак тоже назывался Кызыл-таш, и Айниса вдруг подумала, то ли люди назвали гору Красной, то ли гора дала свое имя кишлаку.

      – Дедушка, дедушка, – позвала Айниса. – Пойдемте домой!

      Дедушка сидел на сером валуне и, постанывая, растирал поясницу.

      – Совсем расклеился, старый черт, – морщась, произнес он. – Пойдем, сейчас пойдем, сердце мое.

      Зимой дедушке исполнилось семьдесят четыре года, и только недавно Айниса стала замечать, что вроде бы дедушка изменился. Раньше веселый, любящий поговорить, теперь он подолгу молчал, а когда шел по улице кишлака, то иногда даже не отзывался на приветствия соседей, хотя каждый знает, что когда тебе говорят «ассалом алейкум – мир вам», то непременно нужно ответить: «ваалейкум ассалом – и вам мир!»

      И даже палка, отполированная прикосновением дедушкиных рук, дедушкина палка из твердого-претвердого орехового дерева изменилась! Когда Айниса внимательно посмотрела на нее, то удивилась. На палке проступила густая сетка морщин. Совсем как у дедушки!

      – Э-э, – сказал тогда дедушка, грустно улыбнувшись, – вещи, душа моя, всегда становятся похожи на хозяев.

      – Дедушка, почему гора называется Красной?

      – Сердце мое, давно это было… Ну хорошо, хорошо, расскажу. Народ говорит: в нашем кишлаке жил искуснейший кулогар-горшечник. Ни сна ни отдыха, ни ночи ни дня не знал. Возил с горы камни, растирал из них краски, глазурь, на камышовом пуху замешивал глину, месил ее до кровавых ран на ногах, вертел на гончарном кругу хумы, кумганы, кувшины-овтоба, блюда-ляганы, поливал глазурью, красками, выставлял на обжиг. И такая красота выходила из его рук, что даже из дальних мест…

      – Дедушка, ведь вы тоже красивую посуду обжигаете?

      – Обжигаю, конечно, обжигаю. А знаешь, почему наш кишлак раньше знаменитым был? Кто, скажи, не слышал про посуду из Кызыл-таша? Не было такого человека! От Ферганы до Самарканда пили, ели, мылись из нашей посуды. А теперь, – дедушка горестно вздохнул. – Теперь никому она не нужна. В кишлаке считают, что глупо глину месить, краски из камней растирать, горшки лепить, когда в любом магазине от посуды полки ломятся. Поэтому и забыли про Кызыл-таш. А какие здесь мастера были! У каждого свой рисунок, свой секрет.

      – И у вас есть секрет?

      – Есть.

      – А меня ему научите?

      – Э-э, сердце мое, все тебе открою, всему научу. Но только тогда все это пригодится, если в душе красота живет.

      – А как узнать, есть она или нет?

      Дедушка улыбнулся.

      – Народ говорит, если человек целый день ест плов да валяется на кошме, тогда уж точно нет… Ну что, душа моя, пошли, что ли. Э-хе-хе. Помоги аллах, бедному горшечнику.

      Дедушка закинул тяжелую сумку на плечо, медленно пошел вперед. Его палка прощупывала тропинку, он осторожно обходил